Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

Дорогин, подвинув к камину кресло-качалку, уселся в него и стал смотреть на огонь. Его лицо сделалось мрачным. Языки пламени, вспыхивавшие на поленьях, отражались в голубых зрачках и глаза временами выглядели так, словно в них лопнули сосудики и они залиты кровью. Время от времени Дорогин облизывал пересохшие губы, покусывал их и было видно, что он хоть и пытается сохранить спокойствие, но внутренне напряжен и нервничает. Его пальцы барабанили по подлокотнику кресла.

А Рычагов взялся варить кофе. Но сделать это ему ловко не удалось, кофе убежал, и по гостиной распространился противный запах горелого сахара.

— Что за чертовщина!

— Вот видишь, — не поворачивая головы произнес Дорогин, — без женщины сложно. У женщин это получается лучше, и нервничают они меньше.

— Да уж, у женщин только одно получается лучше, — сказал, как отрезал, Рычагов. — Еще сварю.

— Еще одну камфорку хочешь залить?

— Хрен с ними, с этим камфорками.

Наконец он сварил кофе, принес в гостиную, подвинул столик к камину, налил две чашки.

— Будешь пить?

— Да, буду, — ответил Дорогин.

— Интересно, о чем ты сейчас думаешь?

— Да ни о чем не думаю, просто смотрю на огонь, пытаюсь сосредоточиться, успокоиться, вспоминаю кое-что и кое кого.

— Что именно?

— Знаешь, когда мне было хреново, там, в тюрьме, я вспоминал детей и от этого становилось еще горше.

— Я тебя понимаю, потерять близких тяжело.

— И тем более горько, — произнес Дорогин, — я потерял их по собственной вине. Ведь они погибли из-за меня, из-за моей несговорчивости. Мне предложили, вернее, приказали отдать деньги, которые я получил на фильм. Я послал всех подальше. Тогда мне сказали, чтобы я не удивлялся, если со мной что-нибудь случится. Но меня тогда они тронуть побоялись, они выбрали самое больное место и ударили.

— Ты давно был на кладбище?

— Давно, очень давно, — сказал Дорогин, — я боюсь туда приходить.

— Кстати, — заметил Рычагов, — а как ты собираешься жить дальше?

— В смысле?

— Без документов…

— А у тебя есть предложения?

— У меня есть человек, один мой старый знакомый, он мне кое-чем обязан, — отпивая кофе, сказал Рычагов. — Я знаю, что он может помочь с получением паспорта.

— Но ведь это будет стоить денег, — заметил Сергей Дорогин.

— Да, будет стоить. Но надо же этим вопросом заняться, не жить же тебе безымянным. Кстати, ты подумал над своей новой фамилией, над новым именем?

Этот разговор остался неоконченным. Вначале надо было получить деньги, взять их. И Дорогин, и Рычагов едва дождались трех часов ночи.

— Ну, что? — Рычагов поднялся из кресла.

— Да, идем, — взглянув на часы ответил Дорогин, взял заряженное ружье, а также прихватил охотничий нож в кожаном чехле.

— А что бы мне одеть? — спросил Рычагов.

— Что хочешь, не имеет значения.

Рычагов вытащил спортивную куртку защитного цвета, лыжную шапочку, надел перчатки. В таком виде они и пошли в гараж.

— Кстати, ты машину водить умеешь? — поинтересовался Рычагов.

— Ты издеваешься? Я же каскадер. Я могу на твоей тачке на двух колесах вышивать. Я как-то делал головокружительный трюк на неподготовленной машине за одного известного артиста. Он бы в штаны наделал, если бы так проехал.

— Понятно. Но поведу я, у меня хоть какие-то документы.

— Всегда бы успели поменяться местами, это дело нехитрое.

Заревел мотор. Дорогин пошел открывать ворота, а Рычагов медленно выехал из гаража. Оглянулся на дом. Теперь этот дом казался ему немного чужим, как и вся его прежняя жизнь. Он понял, что переступает черту, за которой его ожидает новое будущее. Каким оно будет — неизвестно.

Он выехал за ворота. Те прощально проскрежетали.

— Пантелеичу скажи, чтобы смазал ворота, — обратился Рычагов к Дорогину.

— Я должен сказать Пантелеичу?

Мужчины рассмеялись.

— Ладно, сам скажу.

Дорогин легко вскочил в машину, словно и не был никогда раненым. Его движения были точны, выверены, а сам он оставался спокойным, во всяком случае, внешне. Ощущения у Сергея были такими, словно бы не прошло пяти лет вынужденной бездеятельности и он опять снимается в кино, должен выполнить сложный трюк.

— Ну, трогай, с богом! — твердо сказал Дорогин.

Мотор взревел и автомобиль с погашенными фарами помчался к шоссе.

Бурый и Витька Мамон уже выпили бутылку водки, а сил хватило бы еще на одну. Хоть они и сидели возле камина, спать не хотелось, сна не было ни в одном глазу.

— Ну что, еще подбросим твой доллар? — сказал Бурый, обращаясь к Мамону, его длинное лошадиное лицо пошло красными пятнами.

— Давай, — в руке Мамона появился металлический доллар.

— Ну что, бросай. Только рукой не лови. Как ляжет на пол, так и будет. Твой орел, моя решка.

Вместо ответа Бурый кивнул галошеобразной головой. Мамон, положив монету на большой палец правой руки, сильно наподдал ее, доллар завертевшись, взлетел к потолку, ударился о балку и вниз полетел гораздо быстрее, чем вверх. Монета покатилась, зазвенела, встала на ребро, а затем юркнула в щель, ведь доски пола были взорваны и лежали лишь бы как.

— Во бля!

— Бля, бля… даже кинуть нормально не может! — Бурый поднялся и, присев на корточки, посмотрел в щель. — Давай доску поднимать.

— Дурак сам работу себе ищет.

Пришлось отодвинуть стол, стулья, принести фомку и поднять тяжелую доску длиной во всю комнату. Но доллар они как ни искали, как ни светили спичками и зажигалками, найти не смогли.

— Вот так и общак, упал куда-то, и с концами, — резюмировал Витька Мамон. — Место здесь гнилое, наверное, дом поставили на кладбище, вот мертвецы все это к себе и забирают.

— Да пошел ты со своими заморочками и идиотскими рассуждениями! А больше у тебя монеты нет?

— Больше нет. Один доллар был и тот накрылся. Не лови, не лови… Я как знал, поймал бы, так цел остался бы, а теперь — отсоси.

— Вот ты и пойдешь.

Витька Мамон идти не хотел, но, как так вина была вроде бы его, он поднялся, вытащил из пачки пару сигарет и вразвалку пошел к двери. На пороге остановился:

— А ты тут прибери, а то живем, как свиньи в хлеву.

— Ладно, приберу.

Дверь заскрипела, хлопнула, и Мамон исчез, растворясь в темноте.

Бурый сгреб со стола газеты с мордами политиков, которые всем осточертели, ведь каждый день, как ни включишь телевизор, они обязательно на экране, развернешь газету посмотреть программу — там тоже они.

— Спасу от вас нет, депутаты долбаные, министры сраные! — сказал Бурый, сладострастно комкая газету и бросая ее в камин.

Можно было не спешить. До ночника минут пятнадцать ходу, столько же назад.

«Минут через тридцать Витька будет как штык. Останавливаться ему негде, знакомых у него в Клину нет».