Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

«Так вот он куда едет», — подумал Дорогин, приостанавливая свою машину у въезда во двор.

Габаритные огни джипа еще светились во дворе. Дорогин выбрался, поднял ворот куртки, взятой из гардероба Рычагова, и двинулся во двор.

Савелий Мерзлов на удивление легко для своего в общем-то тучного толстого тела выпрыгнул из джипа. Автомобиль даже качнулся.

«Ну, ты и растолстел!» — подумал Дорогин, глядя на своего заклятого врага.

Джип стоял у подъезда пятиэтажного дома сталинских времен.

«Интересно, куда же ты идешь так поздно вечером? Либо к любовнице, либо на какую-нибудь важную деловую встречу».

Дорогину повезло. Он услышал голос своего врага:

— Значит так, я, наверное, заночую…

— Ясное дело, — сказал водитель.

— Тебя вызову по телефону. В общем, далеко не уезжай.

— Домой не ехать?

— Какое домой, ты можешь понадобиться. Надеюсь, у тебя есть куда заехать?

— А как же, есть.

Дорогин подошел к детским качелям, взялся рукой за холодную мокрую трубу, продолжая при этом следить за действиями Мерзлова. Тот махнул рукой, дескать, поезжай, я тебе уже все сказал.

На четвертом этаже отодвинулась штора и Мерзлов, задрав голову так, что его шляпа чуть не упала на мокрый тротуар, бодро махнул рукой.

«Ага, значит, ты в эту квартиру идешь!»

Женщина послала воздушный поцелуй. Лица женщины Дорогин видеть не мог, видел лишь темный силуэт и люстру в красном абажуре.

«Значит это кухня, четвертый этаж. Все хорошо, я тебя отсюда выцарапаю, обязательно выцарапаю, будь уверен, и разберусь с тобой!»

Лифта в доме не было, Мерзлову пришлось подниматься на четвертый этаж пешком. Уже на третьем он почувствовал, ему не хватает воздуха. «Черт подери, — хватаясь за дубовые перила, выдохнул Мерзлов, — годы не радость. Но ничего, уеду отсюда, а там уже займусь собой. Перестану нервничать, перейду на здоровый образ жизни. Никакого алкоголя, никакого табака, молоденькие девушки, занятия физкультурой… И все придет в норму, все будет о’кей, как говорят англичане».

Силуэт женщины в окне исчез, шторы сомкнулись. Когда джип уехал, Дорогин еще походил по двору. Наконец за всю долгую дорогу он прикурил сигарету, сделал несколько жадных затяжек. От табачного дыма ему стало легче.

— Хорошо, хорошо, — сказал он.

В его внутреннем кармане куртки лежал нож, тот самый охотничий нож с костяной ручкой, широким лезвием, острым как бритва. Сейчас нож находился в чехле, был не опасен. Прошло минут пятнадцать, Дорогин немного озяб. Он вошел в подъезд и не спеша стал подниматься. У двери, за которой исчез Савелий Мерзлов, он приостановился. Подъезд был хорошо освещен, дверь в двадцать седьмую квартиру поражала своей фундаментальностью — филенчатая, сделанная из массивного дерева, немного обшарпанная.

«Скорее всего, дверь служит хозяевам квартиры с того момента, как был сдан дом. Интересно, есть за ней вторая дверь? Хотя зачем вторая, и эту деревянную дверь ничем не сломаешь, слишком надежно она сделана».

Дорогин поднялся наверх, на пятый этаж, дошел до двери, ведущей на чердак. Щелкнув зажигалкой, осмотрел замок, который, в общем-то, выполнял чисто декоративную функцию и сломать его не составляло труда. Затем так же неспешно Сергей сошел вниз, покинул двор, бросив на прощание взгляд на окна двадцать седьмой квартиры на четвертом этаже.

«Я обязательно сюда вернусь», — запуская двигатель, подумал Сергей.

Александр Александрович Ложенков, семидесятипятилетний старик, еще не спал, когда зазвонил телефон. Он потянулся рукой к старомодному аппарату с очень давней и длинной историей. Звонок был настолько сильным и громким, что даже если бы хозяин был мертвецки пьян, а этого с Александром Александровичем не случалось уже лет двадцать, то наверняка он проснулся бы от такого мощного звука. Это был не простой телефонный аппарат, а можно сказать, реликвия, самый настоящий трофей. Разные вещи привозили советские солдаты из Германии после окончания войны. Кто-то вез тряпки, кто-то вез инструменты, губные гармошки, маленькие и аккуратные, дорогие роскошные аккордеоны, столовое серебро, хрусталь, ковры, шубы. В общем, солдаты тащили все.

А вот старший лейтенант — артиллерист Александр Ложенков привез этот телефонный аппарат. Привез он его не откуда-нибудь, а из самого Берлина, не просто из германской столицы, а из самого настоящего вражьего логова — из Рейхсканцелярии фюрера. В общем, аппарат был знаменитый. Артиллерист его бережно хранил до тех пор, пока не получил квартиру на Мосфильмовской улице, неподалеку от ВДНХ. Вот тогда-то аппарат и сгодился, вот тогда-то он и начал служить новому хозяину.

А поработать аппарату пришлось. Звонили днем и ночью, по праздникам и в будни, ведь без бывшего артиллериста Александра Александровича Ложенкова хороший фильм не снимешь. После демобилизации его пригласили на работу не куда-нибудь, а в кино, на киностудию «Мосфильм», где он благополучно проработал до пенсии. Сколько фильмов пришлось снять, да и каких! Навряд ли кто-нибудь на киностудии мог лучше бывшего артиллериста организовать захватывающие и потрясающие взрывы, вспышки, пустить как следует дым.

Сотни других спецэффектов мог устроить высокий сухощавый мужчина со смешными усами. Теперь эти усы уже не были черными, как смоль, а стали седыми. Пышная шевелюра, которой гордился Сан Саныч, тоже давным-давно исчезла, исчезла незаметно, по волоску, высыпалась, облетела, как облетают листья с деревьев. И поблескивала теперь лысина желтоватой кожей, сделалась похожей на старый побитый бильярдный шар из слоновой кости. Только глаза под косматыми бровями, тоже седыми, смотрели по-прежнему зорко, реагируя на каждое чужое движение.

Так вот, черный телефон, привезенный из Рейхсканцелярии фюрера, громко зазвонил. Хозяин поднялся из кресла, недовольно забурчал, и шаркая стоптанными комнатными тапками, двинулся к столику. Взял трубку, поднес к уху и пробурчал:

— Алло! Алло, Сан Саныч, слушает.

Он даже и представить не мог какие чувства шевельнулись в душе человека, ему звонившего.

— Сан Саныч, ты?

— Сан Саныч слушает, — вновь скрипучим голосом повторил старик.

— Дядя Саша, ты?

— Может, кому и дядя Саша, — настороженно проскрипел старый артиллерист.

— Дядя Саша, как я рад, что ты еще жив-здоров!

— А с чего бы это мне помирать? — голос звонившего показался Сан Санычу очень знакомым, но с ходу старик не смог вспомнить, не смог узнать этот голос. Но что-то в душе его дрогнуло, сердце защемило, словно бы его сжали холодными ладонями.

— Дядя Саша, это я, Сергей.

Тут Сан Саныч вспомнил, мгновенно узнал голос звонившего ему за несколько минут до полуночи.