Олег Рой - С любовью

Все закружилось в легком танце ветра – вальсируют листья, взлетают юбки, разносятся по воздуху слова. Поверхность пруда покрывается легкой рябью, словно кто-то дует на воду, и только ива тихо замирает, струится зелеными каскадами вниз. Но я – за теплым ветром, который проносится по Малой Бронной. И вот я уже в любимом «BRO&N», в самом центре оживленных разговоров, пряных ароматов, итальянских специй и расплавленного сыра, стекающего с пиццы, еще сохранившей легкий запах дыма от печи. Хорошо-то как сегодня! У окна сидит моя любимая пара. И вечернее солнце так красиво освещает их лица, что хочется рисовать картину. Случаются! Случаются красивые истории на Патриках. Я помню, как она забежала в пиццерию, скрываясь от дождя, заняла этот самый столик, у окна, заказала кофе и открыла книгу. Я помню его взгляд, когда он собирался уже уходить, но увидел ее вместе с книгой Ремарка. И что-то его остановило. Явно не Ремарк. И в этом взгляде был не обжигающий огонь, а мягкая подсветка, идущая откуда-то из глубины души. Словно что-то родное он увидел, узнал, почувствовал. Я впервые видел, как уверенный в себе мужчина в деловом костюме с часами «Rolex» на запястье в одно мгновение превратился в маленького растерянного мальчика и не знал, как к ней подступить, с какой фразы начать разговор. Стремительное арпеджио на телефоне разрядило всю эту обстановку. Она говорила живо, эмоционально, поспешно допивая кофе и оплачивая картой счет. А дождь все не кончался. «Простите…» – она случайно задела его книгой на выходе из кафе. Он раскрыл над ней черный зонт, дал знак водителю, что сегодня пройдется по Бронной пешком, и они вместе направились в сторону Маяковской. Я смотрел им вослед и верил, что они еще вернутся. В них было что-то ремарковское, все-таки все его романы пронизаны не только войной, но и любовью. «Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого?» Дождь закончился, но капли тепла заметны даже в солнечный день, даже спустя год после знакомства… О боже, опять эта собака. Такая маленькая, хорошенькая, но вечно, как видит меня, поднимает громкий лай. А ее хозяйка все пытается ее усмирить, повторяя все время: дурная, нет никого, нет никого. А я на самом деле – есть. Как и эта история, которую я вам только что рассказал.

Человеку с детства говорят, что он должен кем-то стать. Мне в этом плане повезло чуть больше, потому что у духа есть безграничные возможности быть всем и одновременно никем. Я смотрю на детей, которые заглядывают на Патрики вместе с родителями, и понимаю, чего нам всем не хватает с самого детства – свободного времени. Именно в этом пространстве человек учится самостоятельно мыслить, принимать решения, совершать выбор. Нам его никогда не давали. Мы всегда были заняты кружками от мыловарения до рукопашного боя, садами, школами, институтами, работами, отношениями, делами. Нас все время вгоняли в какие-то рамки и с каждым годом усложняли задачи. Мы терялись, сбивались с пути, устраивали по пятницам разгрузочные дни, нам просто хотелось элементарно выдохнуть, взять время и на ощупь, в темноте, пробраться к самим себе – настоящим, живым, чувствующим. Задать себе простые вопросы: что любишь лично ты, не мама, папа, общество, соседи, друзья, а ты – начиная от выбора цвета и заканчивая человеком, с которым хочешь жить. Твои ответы и станут внутренней опорой. Мальчишка лет пяти сейчас сидит прямо передо мной и точно знает, что он хочет – ванильное мороженое со свежей малиной и яблочный сок. Мальчишка за другим столиком лет сорока пяти долго листает меню, вчитывается в названия, как в строки Омара Хайяма, и уже третий раз просит официанта подойти чуть позже. Он сын известного режиссера и сам режиссер, и сын его уже режиссер, и внук, похоже, будет тоже. Я посмотрел несколько его фильмов – номинантов на различные премии, в кинозале, в окружении людей с умными лицами. Зрители не знали, когда надо смеяться, когда плакать, потому что эти фильмы понятны только ему самому и таким же, как он. Все они состоят из трех составляющих: секса, криминала и убогости русской души. В общем, из всего того, из чего состоит он сам. Говорят, если не хочешь обидеть художника, вместо «хрень полная» скажи – «концептуально». Хотя, как мне кажется, ему совершенно нет никакого дела до отзывов зрителей и заметок критиков. На эти фильмы ему выделяют бюджеты – такие бюджеты, что можно было бы запросто прокормить маленький город. Эти фильмы отправляют на зарубежные кинофестивали, которые принимают их «на ура», потому что там любят русских с нищим духом, с грязным прошлым, пустым настоящим и беспросветным будущим. Он гордо ходит по красным дорожкам, получает призы и, в общем-то, прекрасно понимает, что делает. Если верить в существование глобального заговора, то мне кажется, что некоторые люди специально засланы в нашу страну, чтобы погубить кино, литературу, балет, живопись, науку, экономику, медицину. Убить в молодых чувство прекрасного. Только так можно объяснить все его шаги по красным дорожкам, и все его фильмы в широком прокате, и всю его семью, указанную поименно в титрах. Я не против династий, я против бездарностей. И сидит он сейчас передо мной над раскрытым меню, и смотрит на пятилетнего мальчишку, который радостно ест мороженое. Помнит ли он вкус этого самого ванильного мороженого? Думаю, что нет. Как и себя, пятилетнего, с горящими глазами и смелыми мечтами. А они ведь были. Только их загубили. Он мог бы быть прекрасным садовником или отличным электриком, знаете ли, заниматься освещением этого мира – тоже весьма благородное дело. Но он пошел по стопам отца и сына отправляет все той же дорогой. Нет, ребята, так дело не пойдет. Вписывайте в свои загруженные летние графики свободные часы и проводите их наедине со своими мыслями и чувствами. Я уверен, что откроете много нового, о чем даже сами не догадываетесь. Поверьте, миру нужны люди с новым мышлением.

Я знаю простых людей, в которых правды больше, чем в святых. Рядом с ними даже дышать начинаешь по-другому, более свободно, нет этого наэлектризованного ощущения пафоса. Вот один из них сидит сейчас напротив – молодой актер, за его плечами нет династий, влиятельных людей, нужных связей – всего того, из чего состоит успех, но есть эти самые крылья, невидимые для общества и для него самого. Он репетирует монолог, и я восхищенно смотрю, как меняется его взгляд, с каким трепетом он входит даже в эту маленькую роль. Я видел его пару раз на большом экране, к сожалению, у его героев слишком маленький хронометраж. Иногда его роли – немые, но одним взглядом он может сказать больше, чем все эти бездарные трепачи, пустые актеришки, не умеющие ни жить, ни играть. Можно сколько угодно рассуждать о том, что если есть талант, то обязательно заметят. Ни черта. Мы не замечаем слез родной матери, не чувствуем боли родного человека, что уж говорить о чужих людях. Искусство – это замершее слово. Шоу-бизнес – это мясорубка, которой совершенно все равно, что крутить, главное, чтобы было побольше хайпа. И мне жаль тех, кто туда попадает. Но еще больше жаль тех, кто со своим талантом не попадает никуда. Вот к примеру, вчера я парил над прудами, наблюдая, как старый художник желтый цвет превращает в заходящее солнце, и вдруг увидел себя на картине в виде легкого облака, пролетающего над Патриками. Все-таки видят художники параллельные миры. Как и фотографы. Бывает, придут на пруды и ловят часами взмахи лебединых крыльев, и отражают в кадрах то, что не всегда можешь увидеть обычным глазом. Волшебные люди сложного времени.