Стелла Прюдон - Дедейме

Шекер слушала песню и думала о своем. В последнее время Ханне почти каждый день приносили фотографии парней, и она оставляла их как бы случайно на столе, ни о чем не спрашивая Шекер. Ее фотографии Ханна тоже отдавала, без спроса, разным незнакомым женщинам, которые оказывались знакомыми знакомых или родственников, пришедшими поговорить на деликатную тему. Часто это были гости из других городов, несколько раз приезжали из-за границы – они увидели Шекер на видеозаписи чьей-то свадьбы и «сразу в нее влюбились».

Когда приходили «посмотреть Шекер», девушка должна была медленно и неспешно накрывать чайный стол. Чаще всего чай и угощение оставались нетронутыми – это был знак того, что Шекер понравилась посетительницам. Если чай выпивался, это означало, что ждать сватовства не стоит. Но Ханна не спешила выдавать Шекер замуж, пока из предложенных кандидатур ей не нравился никто. Шекер понимала, что с гостями мать говорит о ней, о ее внешности и характере («волосы густые, и цвет красивый», «покладистая и скромная», «не худышка, в собственном соку», «знает музыку и книжки»), а также о достоинствах потенциальных кандидатов в женихи («его отец устроил в правительство», «учится на стоматолога», «хорошие деньги делает – шубы шьет»), но ни разу она еще не почувствовала радости от ощущения себя вожделенным объектом. Ей казалось, что ее – такую невзрачную – просто невозможно полюбить, и желание взять ее в жены продиктовано исключительно достатком семьи. Не было того радостного щекотания, о котором рассказывали знакомые девочки, от предчувствия влюбленности, восхищенных мужских взглядов и признаний. Другие радуются новой жизни, мечтают выйти замуж, уйти от родителей, создать семью, завести детей – а она почему-то совсем не рада. Она, наоборот, мечтает только об одном: жить всю жизнь со своими настоящими родителями. Она была бы им поддержкой и опорой на старости, ухаживала, обслуживала бы их…

Песня о матери сменилась лезгинкой, и из-за шума Шекер не услышала, как на кухню кто-то вошел.

– Шекер? – голос раздался как будто из другого измерения. – Я тебя ищу повсюду, почему ты здесь? Почему не одета? Что ты здесь делаешь?! – Кухню заполнил аромат дорогих духов, и Шекер обернулась, чтобы посмотреть, от кого он исходит. Зина, ее родная мама, стояла позади и держала за руку нарядно одетую красивую девочку. Шекер на миг показалось, что это сон, в котором она видит себя, держащую за руку маму. Таким сильным было сходство ее с сестрой, только сестра была, в отличие от нее, красивой, умной и счастливой. У сестры не было того пустого бездонного взгляда, по которому Шекер легко можно было узнать в толпе совершенно одинаковых детей.

Вопросы сыпались на Шекер, как град в середине лета. Однажды в такой град она впервые позволила себе ослушаться отца, который велел бежать накрывать машину пледом, а она побежала спасать свою любимицу – вольно гуляющую по саду курочку Рябу. Шекер привязалась к курице два года назад, когда та была еще цыпленком. Не заметив желтый комочек среди травы, она нечаянно наступила ей на лапку, а потом втайне от всех две недели выхаживала ее как родного ребеночка, пока лапка не зажила. Позавчера ее зарезали вместе с остальными курами. Тогда, во время града, она смогла спасти ее, а позавчера – нет. Именно курочки Рябы не хватало до ровного счета, и Ханна сказала, что эта курица – всего лишь мясо, она должна быть съедена до того, как состарится.

Но при чем здесь курочка Ряба? Почему Шекер думает о ней, вместо того чтобы отвечать на вопросы мамы? Вопросы. Какие были вопросы? Почему она здесь? Голос звучал укоризненно, и Шекер почувствовала себя виноватой.

– Я не знаю, – только и смогла вымолвить девочка.

Как она ждала этой встречи, мечтала броситься в объятия матери и больше никогда ее не отпускать! Но сейчас ей совсем этого не хотелось, ее интересовала только Кира. Вид сестры – такой сияющей, яркой, нарядной и счастливой, – наполнил глаза мутной жидкостью, не слезами, нет, эта жидкость застилала глаза и не приносила облегчения. Ударить Киру, бить ее долго, до крови, и приговаривать: «Отдай мне мое. Это мое, мои родители, мое платье, мои серьги, мой дом. Отдай мне жизнь, которую ты украла у меня! Ты не имеешь права, это мое, мое». Она не осознавала, как взяла в руки только что вымытую тяжелую чугунную сковородку и замахнулась.

Когда она очнулась, было очень тихо. Она лежала в комнате, освещенной маленьким светильником. Ее внимание привлекли обои – их можно было разглядывать часами и видеть все новые и новые картинки. Так, сейчас она видела седовласого бородача с длинным колпаком. Он стоял в профиль и исполнял желания. Шекер казалось, что лицо у него доброе, и она его не боялась. Она прикоснулась к холодным обоям и погладила выступы, делающие из бесформенных рисунков человечка. Ей даже захотелось обвести своего бородача фломастером, но не было сил. Она повернулась на спину и посмотрела в потолок. Квадратный светильник отбрасывал мерцающий узор – прямоугольник грязно-белого цвета, который вдруг стал похожим на гробик. Шекер представила себя в этом гробике: спящая красавица в красном атласном платье. Никто не плачет, у всех деловой вид. Ханна суетится насчет поминальной трапезы – надо успеть зарезать кур, накрыть столы, пригласить музыкантов… Нет, музыкантов не будет, вместо них будут плакальщицы. Все вокруг будут плакать, потому что так положено. Только Зина не будет плакать. Шекер не хотелось бы, чтобы ее мама плакала о ней под этот вой. Пока все воют, Ханна подходит к тете Эрке и говорит, что комната Шекер теперь свободна и что Мина, дочь Эрке и любимица Натана и Ханны, теперь будет жить у них и станет их дочерью. Тетя Эрке радуется, а Шекер чувствует, как ее сердце заживо вынимают из груди, – и проваливается в сон.

– Шекер, Шекер, просыпайся! Просыпайся же! – Кто-то настойчиво выталкивал ее из забытья. Она открыла глаза и увидела перед собой Натана. Он был одет и побрит, водитель ждал его в машине, чтобы отвезти на работу.

– Шекер, что с тобой вчера случилось? Что это за обмороки такие? Не ешь, что ли? Люди подумают, что мы тебя не кормим, смеяться будут! Завтра весь город об этом узнает: богатая семья, а дочка в голодные обмороки падает. – Натан хотел успеть отчитать Шекер еще до отъезда на работу, по просьбе Ханны.