Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

И она простила. Только стала какой-то грустной и молчаливой, часто уходила в свою комнату…

Федор Станиславович опять усаживается в кресло. И перед ним на белом квадрате возникают видения, словно кадры из фильма.

После просмотра какого-то спектакля в Комеди Франсез они идут мимо Люксембургского сада. Сквозь решетки видна скульптура юноши, от ветра колышется высоченный ковыль. У подножья скульптуры растут желтые, розовые, сиреневые, зеленые крокусы — любимые цветы Нюс. Он, уже пожилой человек почти старик, протискивается в калитку, с трудом наклоняясь, срывает несколько разноцветных крокусов, освещенных бликами фонарей. К счастью, нет полицейских. Он протягивает Нюс цветы и шепчет: «Прости».

Потом она долго болеет, лежит в зеленой гостиной на диване, лишь изредка поднимается, подходит к роялю, что-то тихонько наигрывает и иногда плачет. Он приходит к ней, садится в кресло и подолгу смотрит в ее изумрудные глаза. Она улетает от него в один из весенних дней, оставив на рояле раскрытые ноты романса «Все, как прежде»…

Как-то апрельским утром граф выходит на улицу, останавливает такси и просит водителя отвезти его на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Таксист выглядит очень странно, на нем вечерний фрак, блестящая бабочка. Слышны звуки песни «Мертвые листья легли на порог, забыть ничего я не смог, помню и ласку, и каждый упрек, и слезы, что я не сберег».

— Почему вы во фраке? — спрашивает граф.

— Меня только что выгнала из дома любимая женщина, отобрала ключи. Я вчера проигрался в пух и прах. Вот теперь слушаю в своем же исполнении песни и не знаю, как мне быть.

Граф вздрагивает от вроде схожей, но совершенно противоположной по своему разрешению ситуации.

Вот и кладбище. Федор Станиславович проходит по песчаной дорожке. Справа и слева белые березы, как в России. И кресты, кресты. Здесь похоронены русские писатели, поэты… Вот Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский. Он поворачивает направо: Евреинов, Бунин, а вот совсем рядом с русским режиссером похоронена его Нюс — Анастасия Нолиш-Долгорукова. За могилой ухаживает сторож. Много цветов. Граф наклоняется и кладет на белую мраморную плиту букетик весенних крокусов.

Потом он медленно идет к такси, возвращается в Париж, покупает в магазинчике бутылку «Божоле», поднимается в гостиную, садится в кресло и смотрит на белый квадрат противоположной стены, пока его не скрывает от глаз графа покров парижской ночи.

Сегодня выходной день. По радио поют «Песняры». Вставать с кровати неохота. Сквозь дрёму слышу, как жена что-то стряпает на кухне. «Песняры» закончили своё песнопение, и из динамика прозвучал позывной радио «Маяк». Голос диктора сообщил, что в Москве девять часов утра, назвал сегодняшнее число и год. Сонно посмотрел на настенный календарь. Диктор прав: сегодня октябрь 1979 года. Как же неохота вставать с тёплой кроватки! Сладко протяжно зевнул и опустил ноги на пол. Влез в тапки и в трусах прошёл в кухню. Жена обернулась от плиты, мило улыбнувшись, сказала: «Привет, соня!» и стала месить что-то ложкой в сковородке. Чмокнул супружницу в щеку, сказав: «И тебе приветище!», — пошлепал умываться.

Завтрак на столе. Жена моя умелица. Какой сказочный омлет стряпает она! Не омлет, а Песня! А сама жена! Это Гимн и Песня в одном облике её! Повезло мне с ней! А может, ей со мной? И имя у неё под стать ей: Дарья, Даша. Красивое имя, как в русских былинах. Ну, хватит о жене. Вернусь к омлету на столе. Рядом тарелка с нарезанным белым хлебом. Хлеб, кстати, по 28 копеек за батон. Этот батон можно было съесть зараз. Вкуснейший, мягкий, аппетитный. А корочка, горбушка у него! Это Сказка! Рядом два плавленых сырка «Дружба». Я любил намазывать хлеб этим сырком.

В центре стола — жестяная банка с индийским растворимым кофе. Эту банку мне по знакомству из-под полы продали в соседнем гастрономе. Пили этот индийский кофе — шиковали! — только по выходным. Экономили заморский продукт…. Съев вкуснятину-омлет, хлебушком подтер тарелку, и этот сочный мякиш отправил в рот. Чтоб я так жил!!! Индийский кофе пили с хлебом, намазанным сырками «Дружба». Кто так не делал, много потерял! Индийский кофе плюс советский сыр по имени «Дружба» — в этом что-то есть, получается этакое интернациональное.

Мы с моей Дашуткой живем вместе почти год. Она жена моя, а я, естественно, её муж. Живем в квартире вместе с моей мамой. Маманька сегодня на работе. Работает горничной в гостинице. Сутки там, трое дома. Живём пока мирно, ровно, без битья посуды. Сегодня воскресенье. А вчера…

Дашка в пятницу узнала от своей подружки из обувного магазина, что в субботу будут продаваться чешские зимние сапоги. На цигейке, на школьном каблуке, высокие, на молнии. Мечта всех женщин!

Я сидел в комнате и копался отвёрткой в своём кассетнике. На ролик намоталась пленка от кассеты, и магнитофон замолк. Работа кропотливая и ювелирная. Мне до мата было жалко запись на этой пленке. Целых девяносто минут мелодии зарубежной эстрады. Все!!! Завтра еду в «комок» (это комиссионный магазин, кто не понял). По выходным рядом с ним спекулянты из-под полы продавали фирменные кассеты с последними записями западной эстрады. Дашутке нравилась итальянская эстрада. Челентано, Тото Кутуньо, Джани Моранди, Пупо и мелодичная, ритмичная музыка этой солнечной страны. Фирменная импортная кассета с записью западной эстрады стоит недёшево. У меня была заначка от недавней халтуры на моей работе. (Вам лучше не знать о ней! Не о заначке, а о халтуре.) Всё! Утром еду в «комок» и возьму одну кассету, на две моей заначки не хватит. Сделаю подарок Дашке, вот она обрадуется!

И в этот миг она пришла домой. Всё рассказала о сапогах и посмотрела на меня. У нас с первых дней семейной жизни было заведено несколько правил. Одно из них — это «семейный совет». Мы перебрались на кухню и за картошкой с жареной колбасой решали судьбу сапог. Они нужны? Нужны! Дорого? Дорого! Денег хватит до получки? Хватит, если поэкономить на продуктах. В холодильнике есть консервы, шмат сала с рынка, в углу баночка с болгарским зелёным горошком. Эту баночку мы бережём на Новый Год. В морозилке худющая курица. На балконе килограмма три картошки.

«Живем, Дашутка! Такой еды нам хватит на сто лет! Берём сапоги, и будешь ты у меня в них, как Снегурочка!» Дашка бросилась мне на шею, обняла и поцеловала в… нос.

Купить сапоги в Советском Союзе было не так просто. До открытия магазина надо было записаться в очередь, которая странным образом уже всё знала о продаже этой обуви. Записать свой номер и фамилию и подходить на перекличку каждые два часа. Не придёшь, вычеркивают из списка. Находился доброволец, который вёл этот список. Очередь образовывалась с ночи. А магазин открывался в 11 утра. Вот так могли достаться вожделенные сапоги моей жене! Ей жутко хотелось иметь эти чудо-сапоги, она давно о таких мечтала. Часа через два Дашутка пошла записываться в очередь. Благо магазин был в соседнем доме.