Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

– У Пятнадцатого не так загружены улицы, – настаивал Арно. И тоже был прав.

– Но Пасси приятнее.

– Приятнее?

– Фешенебельнее, наряднее. Прямо по соседству мастерская спеца по замкам, что очень кстати. И, честное слово, рестораны в Пасси гораздо лучше, чем в Монпарнасе.

– Ну, если ты за меня заплатишь, – сказал Арно. – Они и дороже гораздо, по крайней мере для нашего кармана.

– Нет, не могу.

– Ну и как мы решим?

– Есть монетка?

– У кого это по утрам водится мелочь? В конце рабочего дня я все ссыпаю дома в коробку.

– А парковка?

– Мы полицейские, Дювалье. Паркуемся где хотим.

– Может быть, но я плачу.

Арно недоверчиво воззрился на него:

– За полицейскую машину?

– Вот именно.

– Но ты не обязан.

– Знаю, что не обязан, но плачу.

– И чего ради?

– Ради чести.

Они оказались вместе, потому что граница между Пятнадцатым и Шестнадцатым округами проходила прямо посредине Лебяжьего острова. Тела и лужи крови буквально оказались по обе стороны этой границы. Арно Вайсенбергера перевели сюда из Нанси, а Дювалье Саиди-Сифа – из Марселя, и они не так уж хорошо знали город.

– Так что решаем? – спросил Арно. Он и в самом деле почти упирался коленями себе в грудь. – Если эта колымага разобьется, мы оба – покойники.

– А как тебе такой вариант? – предложил Дювалье. – Пока минутная стрелка твоих часов пройдет следующие пять минут, считаем машины, проезжающие мимо каждую минуту. Если белых машин будет менее двадцати процентов, то мы будем работать на рю-де-Вожирар и есть в «Сан-Флоране». Если больше двадцати процентов – то работаем на авеню Моцарт, шестьдесят два, и есть у спеца-замочника.

Тревожась, как бы не обидеть своего нового напарника, Арно глянул на часы. Оставалось три минуты до следующего деления.

– Дай-ка подумать.

Две минуты он считал машины, стараясь не подавать виду.

– Я знаю, что ты делаешь, – поймал его Дювалье.

– Ничего я не делаю.

– Да?

Две минуты спустя, когда оказалось, что меньше десяти процентов проехавших мимо машин были белыми, Арно сказал:

– Идет. Я согласен.

В оставшуюся минуту Дювалье заметил:

– И все равно. Я смотрел на тебя и видел. У тебя губы шевелились. Ты высчитал девять к одной, но отрезок времени был очень мал.

– Не понимаю, о чем ты.

После того как они начали считать, показалось, будто конгресс белых машин распустили на обед и все они рванули в Париж.

– Ладно, – сказал Арно. – Работаем в Пасси. Но на моей машине!

– Хорошо. Лучше, когда машина большая. Можно пикник устроить, а надо перевезти тело – так в багажнике места полно.

– Дювалье, – спросил Арно, – раз уж мы сейчас в твоей машине, расскажи о себе? Откуда ты? Ей-богу, судя по речам, ты сбежал прямиком из психушки.

Дювалье улыбнулся:

– Я же полицейский, так что отчасти ты прав. А что насчет тебя?

– Меня? Я не люблю устриц. Они напоминают мне Доминика де Вильпена: жесткие, шершавые, соленые и перченые снаружи, бесхребетные и скользкие внутри. Но я первый спросил.

– Рассказывать-то особенно и нечего. Мой дед вместе с семьей приехал из Алжира. Как ты уже догадался по моей фамилии, мы не из колонов, и все же я француз во втором поколении и почти не говорю по-арабски. Ну, совсем чуть-чуть. У меня два диплома – университета Прованса Экс-Марсель [37] Университет Прованса Экс-Марсель – один из четырех французских университетов, относящихся к академии Экс-Марсель. и ЭНА [38] ЭНА – Национальная школа администрации при премьер-министре Франции – французское элитарное государственное учреждение в сфере послевузовского образования и повышения квалификации. . В Экс-Марселе девушек вдвое больше, чем парней. Рай земной. Не то что ЭНА. Знаю, ты спросишь, почему после ЭНА я подался в полицию? И ответ таков: однажды я ее возглавлю. Может быть.

– Ты сумасшедший, раз пришел сюда после ЭНА. Я собирался спросить, что ты изучал, пока был студентом?

– Корейский язык.

– Господи Исусе!

– Чем плох корейский-то? А ты что закончил?

– Университет Нанси [39] Университет Нанси – французский гуманитарный университет, относится к академии Нанси-Мец, входит в университетскую федерацию Нанси-Университет. . Горное дело. Но я бросил и пошел вкалывать у доменной печи в Сан-Гобене. И я не собираюсь возглавить полицию.

– А почему бросил?

– У нас не было такого соотношения девушек и парней, как у тебя.

– А у домны с этим было получше?

– Домна сама по себе настолько чудовищна, что выжигает даже мысли о девушках. Следующий съезд – наш.

Пока они ехали, Арно, пропустивший большую часть брифинга и не имевший возможности повернуться, чтобы взять с заднего сиденья толстую папку, хотя заднее сиденье практически упиралось в переднее, спросил:

– Что мы имеем?

Он рассчитывал на содержательный пересказ, хотя бы потому, что и без того блестящие глаза Дювалье заблестели еще ярче.

– Прежде всего ОСП Ушар – мудила.

– Я это заметил.

– Он уехал из Марселя до моего прихода в полицию, но не захватил с собой свою репутацию. Ни черта не делает, зато потом присваивает все заслуги. В рапортах почти не упоминает подчиненных, так что твои перспективы меркнут в лучах его славы. Имей в виду, что он любит становиться барьером между судьей и нами. Ладно, мы ему подчиняемся, но это не значит, что мы не можем общаться с судьей. Я люблю беседовать с судьями – обычно это совершенно блестящие, интереснейшие люди и очень помогают. Ни разу не встречал среди наших ребят тех, кто боялся бы судей. Ты видал, как я исчез после того, как мы закончили сбор улик?

– Ага, – ответил Арно. – И почему же я должен был ждать тебя в гараже?

– Потому что я сбегал к судье и спросил, можем ли мы связываться с ним напрямую. Он спросил: «Зачем, вам ведь надлежит сначала сообщать Ушару?» Я сказал ему – рискнул: «Мсье судья! Я хочу выразиться как можно дипломатичнее. Ушар – мудак». Судья засмеялся. Я сказал: «Он разваливает расследование. Я не жду одобрения, но мы хотим работать без лишних препятствий. Каждый из нас распутывает и другие дела, но это, безусловно, самое важное. Мы будем трудиться как про́клятые, чтобы все успеть». Он подумал и ответил: «Сначала обращайтесь к нему. Если же он не будет доступен немедленно, скажем после двух звонков, – тогда звоните мне. Очень важно, чтобы мы завершили это дело, и хотя я не работал с Ушаром до сих пор, но кое-что о нем слышал. Это строго между нами».

– Надо было сначала спросить меня, а потом идти к судье, – сказал Арно.

– Ты прав. Прошу прощения. Я не очень знаком с процедурой, и времени было в обрез. Извини меня.

– Да ничего. ОСП и правда мудак. Будем при надобности действовать через его голову. Это возможно. Кто знает, он способен даже бросить нас одних, и лучше рискнуть карьерой в самом ее начале, когда можно заняться еще чем-нибудь. Но с делом-то что? Я тебя об этом спрашивал.