Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

– Ты сказал, он кричал расистские оскорбления. По-немецки?

Рашид кивнул.

– А как ты это понял?

– Arabische Schweinen [41] Арабские свиньи (нем.) . . По-моему, это что-то расистское.

– Это грамотно? – спросил Дювалье у Вайсенбергера.

– А почему я должен знать?

– Вайсенбергер?

– Ты же не говоришь по-арабски.

Дювалье поднажал:

– Твое описание совершенно отличается от того, которое дали двое других свидетелей. Почему? Ты не хочешь, чтобы мы его нашли? Дело в наркоте? Может, это вы напали на него на мосту?

– Тогда почему он удрал? – спросил Рашид с негодованием в голосе. – Я не удирал. Он убил моих друзей. Клянусь, мы на него не нападали. Мы не нападали. Я могу пройти детектор лжи. Он просто выскочил из ниоткуда.

– Он был похож на Жерара Депардье? – спросил Арно.

– Прикалываетесь? Тот парень был качок. А Жерар Депардье жирный, как бегемот.

Дювалье повернулся к Арно, и они отошли в сторонку, чтобы Рашид не мог их услышать.

– Мне нравится этот пацан, – сказал он. – Малость корчит идиота, но я сам таким был в его возрасте, не совсем, конечно.

– Мне он тоже нравится, – кивнул Арно. – И теперь я еще сильнее хочу найти того, кто это сотворил. Зачем убивать прикольных пацанов, думающих, что «Комеди Франсез» – киношка, где крутят порнуху.

– Никто из них не привлекался. Мы должны провести расследование, но не думаю, что этот мальчишка связан с какой-нибудь бандой или вроде того. Он слишком тупой. Ладно, в банду и тупых берут, но тупые обычно трусят, а этот не трусит, либо он такой тупица, каких я еще не встречал. Согласен, он tabula rasa , но мне кажется, он пока еще не связан ни с наркотиками, ни с криминалом. Я имею в виду, что, когда машины палили, может, он и бросил кирпич-другой, но не думаю, что он вообще сам понимал, как это случилось.

– Информаторы? – предположил Арно.

– У тебя они есть? Потому что у меня нет. Можно спросить местных полицейских, ну и что дальше? Эти ребята – жертвы. Не будем об этом забывать.

Они задали Рашиду еще несколько вопросов о подробностях происшествия, и разговор подошел к концу, когда громадный аэробус, вынужденный из-за ветра и трафика сделать поворот к юго-востоку Парижа, прежде чем лечь на приполярный курс, взревел прямо над их головами, да так громко, что в лесу телеантенн на крыше разразилась алюминиевая истерика.

Подобно блещущим на солнце тихоокеанским брызгам, миллион плавательных бассейнов расплескались по холмам, лощинам и равнинам Лос-Анджелеса, сверкающие сапфиры и аквамарины в оправе из зелени, возделанной мексиканскими руками. Прожилки ослепительного расплавленного серебра в новых, бурно разветвляющихся водостоках свидетельствовали о недавнем октябрьском дожде. И куда ни глянь, по всем транспортным артериям – безостановочный, неизбежный, нескончаемый поток машин. Когда самолет кренился, выполняя медленные и методичные повороты, и небольшая сила гравитации вжимала Жюля в кресло, он вытягивался и приникал к окну. Кружа то над океаном, то над усыпанными виллами холмами, Жюль явственно ощущал легкость, беспечность Лос-Анджелеса. Город устремлялся ввысь, словно желая воспарить и умчаться прочь вместе с ветром. И даже обездвиженный сетями магистралей и дорог, улиц, оград, каналов, высоковольтных линий, телефонными и прочими коммуникациями и десятками тысяч радио- и микроволновых лучей, которые, умей они светиться, опутали бы город мерцающими золотыми клубками, Лос-Анджелес, наверное, как никакой другой город на свете, бурно рвался из своих силков на волю. Взбалмошный, солнечный, счастливый и невероятный город.

Машины, арендованной Жюлем загодя, не оказалось на месте, но ему пообещали завтра же доставить ее в отель. В такси по дороге из аэропорта во «Времена года» на Доэни Жюля ошеломили орды машин, массивность зданий, непрерывные и безумные маневры автомобилей, подъемных кранов, вертолетов, дорожных рабочих, пешеходов, отъявленная вездесущая реклама и радио.

– А я ее знаю! – сказал он водителю, когда гигантский самолет проревел так низко, что чуть ли не срезал макушку Центра Гетти.

– Кого «ее»? – обернулся водитель.

– «Эр, е, эс, пе, ка, те».

– Чего?

– «Респект». Арета Франклин [42] «Respect» («Уважение») – соул-песня Отиса Реддинга, записанная им в 1965 г. и два года спустя ставшая большим хитом в исполнении Ареты Франклин (1942–2018). . Во Франции она исключительно популярна.

– Это стариковская волна, хотите – могу сменить.

– Нет, мне нравится.

– Арета – как?

– Франклин.

– Думаю, она из прошлого века.

– Сколько вам лет? – спросил Жюль.

– Двадцать.

– А…

– Вы – пилот? – полюбопытствовал таксист.

– Пилот? С чего вы взяли?

– Я же подхватил вас у аэропорта. «Эйр Эфиопия». Вы когда-нибудь прыгали с парашютом?

«Это Америка», – подумал Жюль, а потом ответил:

– Прыгал. Я служил в десанте. Как вы догадались?

– Потому что сам хотел пойти в десантники. Вот бы прыгнуть с вертолета прямиком в океан. С доской для серфинга. Крутяк!

– Вы и так могли бы это сделать, правда без доски, – сказал Жюль. – Надо только задаться целью.

Они проехали мимо Банка Америки на окраине Беверли-Хиллз. В Жюле теперь рядом с обычным осмотрительным, честным человеком, каким он был всегда, уживался совсем другой человек – сбежавший от полиции, более свободный и отчаянный. И этот человек сказал:

– Поможете мне ограбить банк?

Разумеется, это была шутка. Таксист безмолвствовал целый квартал. Потом сказал:

– Когда?

– Нам надо все спланировать. Самое сложное для меня – переправить деньги во Францию. Но у вас такой проблемы не возникнет, – снова пошутил Жюль.

– Только один?

– Что «один»? – спросил Жюль.

– Один банк брать будем?

– О нет, но остановимся после шести… банков, а не часов, разумеется.

– Идет. Чего судьбу-то испытывать.

Теперь они плыли вдоль зеленых бульваров, обсаженных колоннадой из пятидесятифутовых пальм, и Жюль дышал как-то тяжелее, чем обычно дышит простой пассажир такси. До Лебяжьей аллеи последний раз вне закона он был в Алжире, потому что там, где он находился, закона не было. И чем-то это пребывание вне закона сродни музыке… и смерти. Слова и выражения «полет», «падение», «исчезновение в лучах света» и «нарастание» возникали в голове вне контекста, логики и порядка. Они свернули на восходящую дорогу, ведущую к отелю. Не дав Жюлю возможности рассчитаться с таксистом, получить квитанцию и положить бумажник в карман, швейцар распахнул дверцу машины и замер в ожидании, словно привык встречать только финансовых воротил и глав государств, которые денег в руки не берут и не пользуются такси. И это вынудило Жюля дать таксисту огромные чаевые. Когда Жюль попытался вылезти из такси, водила выскочил, обежал вокруг авто и оттолкнул швейцара от дверцы.