Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

Если кривая – это последовательность бесконечно малых углов, а точки, согласно утверждениям философов, вообще не существует, то всякий школьник, рассуждая о пространстве и времени, способен логично предположить, что настоящее – это бесконечно малое, возможно, вообще не существующее, пространство между прошлым и будущим. Но Париж все эти умозаключения переворачивает с ног на голову, и свойство это превращает его в центр притяжения. В Париже настоящее преобладает над спектром времени: практически неразличимый зазор между прошлым и будущим он расширяет до гигантских полей, которым ни конца ни края не видать. Париж ошеломителен, подобно музыке, которая либо уже прозвучала, либо прозвучит, но на самом деле присутствует исключительно в настоящем. Прошлое присутствует в отголосках и долготерпении Парижа, а будущее – в чистоте и красоте его обещаний. Например, ликование толп 1944 года, празднующих освобождение, до сих пор отдается таким гулким эхом, что не нужно даже зажмуриваться, чтобы увидеть их воочию. Будущее тоже явственно осязаемо здесь – однако не в безбудущных стеклянных постройках, но в поколениях еще не рожденных, которые точь-в-точь повторят за нами каждую эмоцию и каждую ошибку и так же будут тешить себя иллюзией непричастности к жизненной цепи, неразрывной с начала времен.

По весне деревья Парижа расцветают так нежно, что кажется, будто они парят на ветру. Летом листва в садах становится густо-зеленой, дочерна, и оранжевое солнце вращается, словно тигель, поднятый из плавильни. Зимой меж деревьев на длинных аллеях царствует белое безмолвие, ни дуновения, ни шороха. А осенью яркие краски и темно-синее небо плещутся в холодных северных ветрах.

После несытного ужина в ресторане, которому не терпелось закрыться, Дювалье Саиди-Сиф и Арно Вайсенбергер сидели, словно измученные зомби, перед двумя громадными компьютерными мониторами в тесной комнатушке комиссариата полиции Шестнадцатого округа в Пасси, где повелел им базироваться «белоавтомобильный» жребий. Полицейские участки и так никогда не пустуют, а к ночи жизнь там начинает бить ключом. Оба детектива весь день пялились в записи с видеокамер, доставленные на переносных жестких дисках через несколько недель после преступления. Такова расторопность власти (они не знали, которой именно), запустившей тысячи камер, дабы отловить настоящее, которого, хотя облеченные властью бюрократы об этом могут и не знать, по утверждению кого-нибудь вроде Франсуа, не существует вовсе.

Поразительно быстро перебирая ножками, обитатели несуществующего настоящего пробегали перед глазами Арно и Дювалье. Можно заставить их бегать еще быстрее, замедлиться, вынудить их остановиться или пятиться. Хотя у обоих фликов [49] Flic (фр., разг.) – полицейский, сыщик. был одинаковый видок этаких конспираторов, хранящих чертову уйму страшных секретов, подходы их существенно разнились. Дювалье усилием воли сдерживал себя, чтобы не прогонять видео в немыслимом темпе, когда облака мчатся над крышами с бешеной скоростью. Арно работал более сдержанно и тщательно, наверное, потому, что когда-то ему приходилось смотреть на пылающие листы стали, которые он направлял меж раскаленных валков, стоя в опасной близости от прокатного стана в тяжелой одежде и защитной маске из темного стекла. Часами они вглядывались в экраны, время от времени увеличивая изображения хорошеньких девушек, чтобы на мгновение забыть, что они тут делают и зачем. Детективы даже не знали, кого именно они ищут. Свидетели оставили два противоречащих друг другу описания, но лаборатория определила, что ДНК обладателя первой группы крови с положительным резусом не принадлежит ни одному из троих парней. Возможно, когда-нибудь в будущем техника наблюдения научится определять ДНК любого муравья-торопыжки на экране, но сегодня надо его сперва найти, чтобы обнаружить соответствие. У них была одна существенная улика: предполагаемый убийца – мужчина и, с вероятностью девяносто восемь процентов, имеет ашкеназское происхождение. Так что они высматривали в толпе кого-то в одежде ортодоксального еврея, хотя в этом не было ни особой необходимости, ни существенной важности – им было известно, что только очень немногих евреев можно узнать по одежде, да и никто из свидетелей ничего подобного не упоминал. Им попался такой человек среди записей, снятых приблизительно в указанное время и неподалеку от моста, возле станции «Эколь Милитер». Там камер было предостаточно, дабы защитить подземные сооружения GIC, распыляющие телефонную связь и интернет по всей Франции. Но это был худосочный юнец, едва видимый за стеной дождя, и шел он в сторону, противоположную той, куда, как известно, убежал подозреваемый. И хотя он мог что-то видеть, флики не могли позволить себе тратить время на его поиски, когда надо искать убийцу. Но этого молодого еврея детективы взяли на заметку, так же как и много других важных вещей. Он вошел в метро на станции «Эколь Милитер» и исчез. Они не могли проверить все камеры наблюдения на каждой станции метро, даже в тот не слишком людный час. Если он был на мосту, то почему не пошел на станцию «Бир-Хакейм»?

– Если он там был, то почему пропустил станцию? – спросил себя вслух Арно и немедленно сам себе ответил: – Возможно, парень хотел размяться. Но лил дождь. Известно, что он – не наш подозреваемый. Что мы можем поделать?

Так что они оставили все как есть.

Несмотря на молодость, от многочасового сидения в одной позе перед компьютером их тела костенели, а головы раскалывались. Они потягивались со стоном, щелкали суставами, вставали, прохаживались. В полночь Арно объявил:

– Я ничего не нашел.

– Сколько камер тебе осталось? – спросил Дювалье.

– Сорок или пятьдесят, а тебе?

– Семьдесят-восемьдесят.

– Ты чересчур много пялишься на девчонок. И, кроме них, ничего вообще не видишь.

– Это выше моих сил.

– И что, думаешь позвать их на свидание?

– Некоторых я бы не прочь.

– Отлично. Смотри дальше, – велел Арно. – А я спущусь кофейку выпью, если та кафешка напротив еще не закрылась. Тебе взять?

– Нет, спасибо, я кофе не пью.

– Чая? Печенья?

– Да ничего не надо.

– Дювалье? – позвал Арно.

Дювалье повернулся к нему, ожидая вопроса.

– Чтобы араб – да не пил кофе?

Повисла пауза.

– Вообще-то, я не араб, Арно. Я француз-мусульманин.

– Тогда извини. Чтобы француз-мусульманин не пил кофе?

– Посмотреть на тебя, так ты вылитый француз-протестант, который пьет кофе.

Арно покачал головой.

– Католик?

– Нет.

– Атеист?

– Я верующий.

– Буддист? Индуист? Иудей?