Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

Это было таинство и особый ритуал: на улице стоял большой дровяной горн 7 7 Аналог дровяной печи. . Гончарную утварь после первого обжига помещали в огромную бочку с опилками, еловыми и сосновыми; бочка дымилась, керамика приобретала особый блеск, прочность и цвет, задымляясь каждый раз по-особенному. Было во всем этом какое-то архаичное таинство; вся округа наполнялась удивительным запахом сосновой щепы. Длилось это несколько дней и все, буквально все работники фабрики потихоньку выбегали на улицу, чтобы стать свидетелями этого неспешного превращения.

Олег с Викой выбежали и в этот раз, было совсем тепло, Вика смотрела на дымящиеся горшки и вдыхала запах сосновых опилок. Они о чем-то разговаривали Вика смеялась, глаза её превращались в щелки, Олег что-то показывал, рисуя в воздухе руками какие-то геометрические фигуры. Вдруг что-то выпало из кармана его куртки, он тут же наклонился, поднял и по растерянному выражению его лица стало понятно, что случилось это не вовремя. Он пробовал было закрыть маленьких кукол-неразлучников 8 8 Свадебная кукла-оберег 167 ладонью, но уже через несколько секунд протянул их Вике.

[3]

В эту ночь тарелки умилялись:

— А Олег то с Викой поженятся, ой точно поженятся, ты видела, чего он ей подарил?

— Дааа… это аура тут хорошая. Сейчас ведь вообще никто не женится, в Москве вон будешь, такого наслушаешься…

— Да не хочу я в твою Москву, я б лучше здесь осталась, да хоть в музее при фабрике. А что, я слышала, там место одно освободилось, китайский турист на днях аж две тарелки разбил!

— Нее, тебе лучше в магазин.

— Почему?

— Я ж тебе сказала ты счастливая, тебе лучше к людям…

[1]

Я никогда не видел, чтобы Пашка плакал. Как ребёнок, размазывая слёзы, всхлипывая и задыхаясь.

— Я ма-ма-машину батину в карты проиграл, Саня! Проиграл машину, что-что-что теперь будет, что?

Я не знал, как его утешить. Мне было его и жалко, и не жалко. Мы были молодыми, адреналиновыми, безбородыми самцами, которые жили нахрапом и не тужили ни о чём, а тут машина. Пашкин батя копил на неё пять лет, еле достал. А Пашка её в карты? Ну и ну.

Мы пошли с ним вдвоём к несговорчивым картёжникам в нахлобученных кепках, чтобы выяснить, какие у нас шансы батину машину вернуть. Так мы познакомились с Нумизматом.

Прошлым летом съездили в археологическую экспедицию, кое-что спрятали в карманах. Это «кое-что» принесли Нумизмату на оценку. Тот взял несколько штук по хорошей цене, но на выкуп «копейки» не хватило. И Пашка подвизался нарыть недостающую сумму. Буквально достать из-под земли. Как чёрный археолог.

«Копейку» нам выдали в дело, а вместе с ней — инструменты, лопаты, карты с разметкой, где и как глубоко копать, весы и тетрадный лист с цифрами, сколько мы должны в граммах.

Мы приняли эту ношу и понесли.

Потеплело. Поехали в Суздаль.

— Ты мне брат теперь. Спасибо, что вписался. Такой риск! — сказал Пашка и посмотрел на часы. — Поставь палатку, займись костром, открой консервы. Я мигом!

Схватил карту, сел за руль, нажал на газ и исчез.

[2]

Прошло несколько часов.

Я сидел, уткнувшись лбом в маленькое окошко палатки, вглядывался в темень. Ничего не видно. Ночь порывами шумела кронами деревьев где-то у горизонта. У меня затекла шея и плечи, заслезились глаза.

— Где ты, чёрт бы тебя побрал?

Как Пашка прошёл мимо окошка, я не заметил, услышал его уже в палатке. Обернулся. Он выглядел бело, встрёпанно, неопрятно даже в ночи.

— Паш, ты чего?

— Поехали. Всё потом.

Его «копейка», такая же белая, как и он сам…

— Да что с тобой?

— Потом.

…урчала и захлёбывалась. Он мчал, нервно переключая скорости, вцепившись в рычаг. Костяшки отсвечивали, будто намазанные фосфором. На поворотах машину заносило. Наконец, последний раз взвизгнув, булькнув, мы заглохли на пустыре. Пашка оставил фары включёнными, вышел сам и невежливо потянул меня из машины за рукав. Рукав затрещал.

Я вышел, сделал два шага и увидел тёмно-матовую яму раскопа.

— Что это за?..

Он молчал. У него в руках трепетала под ветром карта.

— Ты что-то нашёл? — я развернулся к нему. За те секунды, что мы не виделись, он ещё больше побледнел.

— Не двигайся, — странно произнёс он, растягивая гласные.

— Что?

— Не оборачивайся. Там пчёлы.

Я, конечно же, обернулся. И сразу увидел прямо у себя перед лицом, перед кончиком носа гигантскую пчелу. Она трепетала крыльями так быстро и так близко, что у меня зашевелились волосы в носу, и я заранее нехорошо почувствовал, что вот сейчас, сейчас она изогнётся и вонзит жало в мой нос.

Я обомлел, замер, отвёл глаза и посмотрел в раскоп. Над ямой висели тысячи и тысячи пчёл, и я не сразу понял, что их не слышно. Они не жужжали, тихо трепетали в воздухе, не нарушая и не вмешиваясь в музыку ночи. Чёрные в темноте насекомые, крошечные космические корабли в (без) воздушном пространстве. На разной высоте, в невидимом порядке, их узкие тела вибрировали, не звуча, не задевая друг друга.

Я не сразу понял, что Пашка кричит. И не сразу понял, где. Пока я рассматривал чудовище у себя перед лицом, он обошёл раскоп и может быть решил поймать пчелу или случайно её задел, я не видел. Я увидел лишь, как, повинуясь беззвучному сигналу, пчёлы медленно пришли в движение. Они двинулись на него. Не облепили, как Винни Пуха, а просто заслонили.

Тут-то я и услышал его крик.

Гигантский язык из пчёл облизнул сначала Пашку, а потом губы раскопа. Крик утонул в вибрации крыльев. Стена пришла в движение и киселём стекла в яму. Раскоп заволокло. Задрожало. Стенки ссыпались внутрь.

Крик затих.

Ямы не было.

Никого не было.

Ничего не было.

И тогда я побежал.

Потом были розыски, свидетельства, допросы, протоколы, многократные выезды на место, где экспертиза показала, что грунт в указанном месте не трогали десятки лет.

«Копейку» Пашкиному бате вернули. Я искал картёжников и Нумизмата. Спрашивал людей, приходил на игры, аукционы, тщетно. Никто не знал, ни кто он такой, ни как его найти. Говорили, что он играет по-крупному, и что мне ничего не светит. В конце концов я выдохся и прекратил поиски. Но по ночам снова и снова видел рой пчёл над раскопом, слышал Пашкин крик, полный ужаса и отчаяния.

И так сорок лет подряд.

[3]

Суздалю тысяча лет. При таком наследии, чтобы воткнуть в землю лопату, надо получить миллион согласований. На исторически значимых землях археологи всегда идут впереди.

Наш Данилов, научный руководитель археологической экспедиции, в свои семьдесят по-прежнему весёлый, сухой и стремительный оптимист. Он работал в теме древней истории всю жизнь. Спрос на его экспертизу рос прямо пропорционально количеству запросов на строительство.