Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

И стало так легко… легко…

Восход душевный! Сердце мое преисполнилось любовью, и, чувствуя внутреннюю радость, я душой, изведенной из темницы, подумал: «Я ВАС ВСЕХ ЛЮБЛЮ!»

Подошел ко мне батюшка и сказал: «Мой дорогой мальчик». Затем он безмолвно отошел. И тогда увидел я совершенно чистую кожу мою, будто и я — свеча во тьме! Был грязен от сажи греховной, а теперь — чистый свет. И батюшка, увидев это, начал плакать и осенять себя крестным знамением, произнося: «Слава Тебе, Боже». Простой и ясный… — передо мной была чистота, человек Божий, подлинный.

Мы оба плакали, но это были слезы радости неизреченной.

И вышел я в солнце-рассвет, в морозный гул колоколов, в старые березки, в воздух — живой хрусталь, в час безлюдно-одинокий, — лицом, захваченным тихой радостью, звездистыми глазами, которые ласково и кротко светили. Я — новый, воскресший!.. во власти раскрывшегося неба, в счастье невообразимом. Исход из мрака… утро Жизни… — вселилась в меня благодать — опаляющая, очищающая, освящающая меня.

Такая тишина — святая — лучшее из всего, что можно услышать.

И упал я в ступеньки: ступенечки мои милые! Мелко дрожали плечи. И впервые крестился — большим крестом — осознанно, нутром, душою целой, глубиною, крестил-чистил мерзкую жизнь свою. Целовал камень — прости меня, камушек!

И увидел тогда нищенку, просящую подаяние — глаза, ласковые ко мне, — тянущую ко мне руку свою. Схватил я эту руку, как спасение свое, бросился в карманы: держи, хорошая, на хлебушек! Я поклонился ей — исходившему от нее свету поклонился. [И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы].

Любовь открылась во мне, православная, христианская любовь, и я ступил на путь высокой духовной жизни. Вера без религии как вода без кувшина: без религии у Бога-то и лица нет — как Его узнаешь?..

Проявилась как бы «Рука указующая»: туда иди — найдешь , с себя отдавай — обретешь ! Aliis inserviendo consumor. 24 24 Служа другим, расточаю себя (латинская пословица). И дорога как бы выпрямилась: иду в удовольствие — легко!.. Думал ли я раньше, что так бывает?..

Пошел окрыленный, маленькими шажками, изо всех сил держась за Руку Христа — Ныне спасение миру настало».

Адам ушел во сне, тихим вешним утром… и птица пела — так говорили. Надрывно-горько пела… Отцвела жизнь на лице его, перерезала ему сердце. Нашли его в старом кресле, под зеленым пледом, перед настежь раскрытым окном, ровно лежали на подлокотниках побледневшие руки; застывшие глаза его были ясно-читающие: теплотою-светом смотрел он ими куда-то вдаль — неумирающим взглядом, словно сел он в креслице, просто подумать, под Богом посидеть. Глаза — чистые и прозрачные, как талая вода, — в них сходил свет небесный. Лицо усопшего было спокойно, и казалось, что он не умер, а просто задумался о чем-то хорошем, и улыбается какой-то узнанной им теперь «великой правде».

Дрожала на дали искра — в широком кресте солнце, — ласкалась страстно. Тогда и мистическое было: мало верили, но свидетели нашлись: будто села в окне необыкновенно-чудесная птичка, из «непонятных», безродная какая-то, лохматенькая, взъерошенная… и глазки необычные, «говорящие» языком человеческим. Кто-то бросился на нее — «кыш!.. кыш!..» — и тогда самая мистификация произошла: потекли слезы у птицы. Она улетела и больше не возвращалась.

Дали знать Дашеньке. Скорбь ее была безгранична, прошло ей холодом по груди, страшными и неподвижными стали ее глаза, не соображала еще — конец ! Даша — а не она: чисто сменили ее. В «головокружении» порывалась «стереть» себя… совсем отчаялась, сердце проколола, и из него алыми струйками вытекло отчаяние; другой стала, одержимой: из окна вытягивали, взывая: «Господи, помоги…»

Он и помог.

Как в бреду, кипела она про спасение свое: «Не человеческие руки — а крылья!.. крылья невидимые…» — и почувствовала инстинктом: есть защита! Тут и про птицу узнала: потеряла сон и покой — «это был он! Как смели прогнать!». Напрасно просиживала она у окна; головку высунет, повертит, — где же ты, птичка? Да морозы пришли — и суровые, русские морозы: порывами било ее по щекам, резало дробью… — не возвращалась птица.

Адам умер на пасхальной неделе (это обычно время, когда забирают праведников: для православных — знак — прямо в рай…), вот так Бог судил… Это все Божье чудо было, точно… Приехала Даша его хоронить — а от него письмо потом дошло: как он Пасху ждет… постинфарктное состояние, оказывается: правда — во свет уходил.

Потом прочитала Даша «откровения», как бы душу открытую Адама… и там, на измятой страничке, в конце, — эпитафия, от Надсона строчки: Дашенька закрыла глаза — и все увидела :

Набралась смелости — «он дождется меня там. Живой мой, любимый!.. В бесконечном пространстве между словами, за пределами физического, зримого мира, — теперь ты там, и я должна тебя отпустить. Когда-нибудь я обязательно найду тебя, и ничто нас больше не разлучит. Мы увидимся в другой жизни… А здесь я должна постараться для твоей памяти. Все во мне призывает вернуть тебя к Жизни!»

Нашли и дерево, о котором писал Адам: израненный орех, побитый градами, — [И Древо Жизни на месте том, где почиет Господь, когда входит Господь в Рай, и Древо то отменно благовонием своим несказуемым].

Тихая была панихида, похоронили человека… земли набросали, день заглушила тишина и как будто привела все в порядок.

Читали псалом 90-й:

1. Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится,

2. говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»

3. Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы,

4. перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его.