Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

Скрючившийся орешек стоял свой последний год, старичком нагибался, текли по нему крупные слезы дождя, прижимал он к стволу ломкие, ослабевшие ветви, к самой груди, и так неслышно вздыхал… Скоро должен был упасть.

И не прилетали больше птицы — остался один черный камень. Влажно-кофейные дни сменялись беспросветным ночным… промозглостью. Буйный ветер тучи согнал. В воздухе воняло смертью… смертью Всего!

Однажды приходил зазябший пьянчуга: на лавке посидел, водку на камень поставил, выругался… нужду хотел справить, да лика на камне побоялся. Плюнул в камень.

Печаль прощальных дней, сгнившие листья… В сумраках, в ночи, было мертвенно. Потом прояснело, выжгло холодом на небе, закололи свежие звезды, словно начищенные до блеска неземного… и такой это был блеск! — космические маяки, чтобы душе не заплуталось. Если бы провидеть: что там, за звездами?.. Рысью по небу скакали разорванные тучи, бесполезно подпрыгивали, ветер шевелил губами, сказать что-то пытался: «У-у-у-у-у-у-у-у» — немой ветер, ничего он не мог сказать. Луна была в полнеба. Особый, глубинный запах кладбищенской земли, кладбищенских трав и дерев, кладбищенского неба, — словно умерла здесь вся вселенная. Какой пугающий «новый мир», на тиши стоит! Сияло над крестами — от месяца — во имя чего?.. Некоторые могилки были ветром подбиты, или еще чем… — всякое на свете бывает. А снег все падал, падал… как комья земли, покрывая под собой грусти и тревоги.

И больше не было весны. Никогда.

Иван Сергеевич, ненастный и заметно сгорбленный, крючкообразный такой человечек, стоял перед витриной книжного магазина, как будто задавленный в нутро свое; он смотрел опустевшей душой, ледяными, седыми глазами. Печальные образы толпились перед его духовным взором… и хотелось плакать: сильно и открыто, как в детстве, плакать от полноты души и сердца.

Сегодня впервые было солнце. А то все плевались дожди да снег, небо запеленал серый цвет. И вот разогнано все серое, и на морском-прозрачном-бирюзовом всплыло густого цвета солнце: аккуратный свет, «тонкий», девственной чистоты.

По снежку хохочут лучики в маленьких сапожках — огуречный хруст; стоят березки в трепетном ожидании, — скоро Он воскреснет! — и на них радостный, праздничный светец, гоняется по листочкам. Наверх посмотришь — лед пошел, за ним — чистый синий океан, в иголочках света. Пожар в океане, обмакнули огонечек в воду!

Иван Сергеевич тоже был весь в чудесном сиянии — зайчиками по спине бегало, — словно явленный с неба и избавленный от всех тревог на этой грешной земле. Его душа была полна слез. Много лет назад похоронил он горячо любимого сына Костеньку — сколько веков прошло с тех пор, сколько жизней отдано?..

После произошедшей трагедии жили они с супругой Настей тихо-молча, дышали сердцем «понемножку», жизнь-поминки, друг на друга не посмотрят лишний раз. А раньше — такая семья!.. в солнцепеке добра, душа к душеньке, развеселые-напевные: везде и всюду — что-то смеялись о своем, сплоченные, и всегда — втроем.

Но вот схоронили Костеньку, совсем кроху-ребеночка, излили последние силы на могилке, крест приладили, и будто между ними самими встал этот кладбищенский крест. Доселе Иван Сергеевич говорил очень нежно, таяли слова на языке: «Воскресшая моя любовь», то есть Анастасия с древнегреческого — «возвращенная к жизни». Какая женушка красивая, красна душа, в приливах сильного счастья! Отныне зарекся он не молвить про воскресение — вспоминалось-болело; робея, говорил он устало, с добринкой: «Тоска-то ты моя».

Нашла такая жизнь горевая, охватила тучами-грозами. Песня дней пропета… и только громы, громы…

Иван Сергеевич смотрел на книгу, и понимал смутно, чем-то недосягаемым для него, но хранимым в поворотах души: эта книга изменит всю его жизнь, острожную и нерадостную, — обдаст потоком света, омоет. Книга называлась «Откровения Адама, человека», имя автора было ему отчего-то знакомо, только он еще не мог припомнить — отчего.

Он пролистал несколько страниц — бьется каждая строчка; сердце-глаза защипали, зацепились за главу, она называлась «Утешение».

Вот как она начиналась:

«Никому не дано знать, есть ли смерть зло или она есть добро. Тем не менее люди боятся ее, потому что уверены, что смерть есть зло.

В уничтожении телесной силы есть освобождение силы духовной, открытие божественной природы души: через боль в душе можно почувствовать, что она есть.

Вы, потерявшие чад своих, возрадуйтесь и возликуйте, ибо они воскресли, и благостью Всевышнего от страдания земного во имя рая вечного освободилась еще одна душа.

Не плачьте, но любите мыслями и сердцем своим сей миг: вашим детям хорошо там. Веруйте!

Припадите ко мне слезами, и я вас утешу…»

Прочитал он вступительные строки и представил так ясно, точно это на самом деле: вот идут они с Настей, воскресшей Любовь, по полю, в цветах, в контрасте желтого и синего, в солнце, в райском таком солнце. И с неба, до неземного чистого, сходит маленький ангел, в пепельных одеждах, будто бы сыночек Костенька, только в сверкании, в ореоле святого; и слышат они приятный и зовущий тихий голос, как бы нутром ловят его послание, ухом-душою, и говорит эта Душа: [И не разлучились они и в смерти своей].

Последовали они за ангелом, а тот бессловесно повел их за собой; и вышли они к лесу, дремучему, темному, тайно-зловещему, а сквозь него крохотная белая точка бьет, свет во тьме. Не дрогнули супруги, потому что пребывал с ними ангел-защитник, и вошли в лес, не боясь ничего.

Иван Сергеевич подошел к кассе. Он прятал глаза. Он протянул книгу.

— Подарочную упаковку? — спросили его.

— Нет. Это для меня, — ответил он.

Оказавшись на улице, он почувствовал счастье. Давно это было… — счастье.

Давно — словно и не было.

Ох, сердце, — ну, для чего ты так?.. Апрельский свет, возрождение-обновление, и светлые дни: непередаваемая атмосфера радости и ликования, когда люди здороваются друг с другом на улице, говорят о великом чуде: «Христос Воскресе!» — христосуются, троекратно целуя друг друга в щеки. Эти люди получили надежду на спасение, потому что Христос воскрес, потому что Пасха — значит «переход», и каждый человек думает об этом переходе из «немощи человеческой». В храм пойдут и обязательно что-нибудь новое увидят, преображенное новое. Звонят-поют колокола, разбивают зиму, призывая к весне: возвещают о победе жизни над смертью. «…Сошел Он телесно, воскрес же, потому что в теле был Бог».