Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

— Предупреждаю тебя, ты можешь что-нибудь подхватить. — Демонический огонь вспыхнул в глазах всеведущей старушки: — Например, грипп.

— Расскажи мне, милая моя престарелая родственница, — вежливо отвечал Сипович, — что ты знаешь о полоумии, и ответь на такой вопрос: имею ли я право за него тебя осуждать?

Пульхерия Ананасовна, которую посетило внезапное умиление, ласково потрепала внука за волосы. Потом еще раз. И еще. В определенный момент ему пришлось обратить ее внимание, что клок волос, который она выдирает, ему особенно дорог.

Так или иначе, Сиповичу было над чем пораскинуть мозгами: если верить бабушке, где-то дежурят вредные бактерии, которые только и ждут удобного случая, чтобы закатить вечеринку в его дыхательной системе. Возможно, нашелся бы гриппующий энтузиаст, который не отказал бы в любезности залезть к нему в окно и покашлять ему прямо в рот. Но это лишь домыслы. Где факты, спрашивал он себя?

Пульхерия Ананасовна удалилась в ванную комнату с каким-то хомячьим фырчаньем. Отдаваясь силе размышлений не слишком озабоченного человека, Сипович побродил по комнате, критично обозревая наружный пейзаж, и размял тело с помощью нехитрых гимнастических упражнений. Он почти до конца исполнил трогательную арию Лауретты из оперы «Джанни Скикки», когда богатые модуляции его голоса вновь привлекли внимание посторонних лиц.

Пульхерия Ананасовна, повторно влетевшая в комнату, нашла внука бездыханно лежащим в кровати, подобно юной деве Ифигении на жертвенном алтаре. Сипович симулировал лихорадку.

В глубоком трауре бабушка созерцала побежденного рыцаря, испускающего дух на ее глазах. Она с предубеждением относилась к покойникам в своем доме, и многие из нас ее поддержат. В детстве ее стращали привидениями, душами усопших, которые еженощно возвращаются в мир живых, дабы предаваться праздности и ментальным забавам.

Озадаченная мыслью о потенциальных гостях с того света, Пульхерия Ананасовна пролепетала:

— Что с тобой?

В хрупких старческих ручонках дрожала пачка потрепанных листков с какими-то суммами. Эти подлые цифры жгли Сиповича укоряющим взором.

Сипович укротил жалкую арифметику мученическим взглядом и накачал воздуха в легкие, готовясь проверить здание на прочность.

— Архангел Гавриил, это ты?! — помпезно окликнул он ошалевшую бабку и следом исторг вопль, достигший адского крещендо: — Святой Франциск! — взревел Сипович, начиная землетрясение на Камчатке. — Где же святая вода?!

— У меня к тебе важный разговор, — сказала Пульхерия Ананасовна, ровно отпиливая каждое слово. — Немедленно сядь.

— Но я и так сижу.

— Не дерзи мне!

«Плохой знак» — подумал Сипович, так как выговоры не любил. В сердце неприятно закололо, как у царя Леонида перед Фермопильским сражением, когда тот посылал спартанских мужей на верную смерть.

Робко потупив взгляд, Пульхерия Ананасовна готовила трагический

памфлет. Неустанно тренируясь на внуке, она поднаторела в сфере риторики, и в такие мгновения сначала совершала партизанскую вылазку, шепча слова голосом кроткой, меланхоличной монахини, истязаемой морально внутренним грехом, прежде чем нападала по-настоящему.

— Внучек, — произнесла она на полутонах, — это счета за коммунальные услуги. Я так больше не могу…

— Что, цифры не играют?

— Сколько можно, устройся на работу! — прогремела пенсионерка, внезапно оклеопатриваясь.

Делая виртуозный толчок спиной, Сипович стремительно катапультировался с кровати. Пульхерия Ананасовна добродушно ухмыльнулась, оценив сложность акробатического элемента. Как ни странно, в комнате был пол: Сипович вывалился на него с кровати; упершись локтями в колени, он театрально схватил себя обеими руками за волосы и замер в этом положении. Он был смертельно огорчен. После такого огорчения не хочется жить.

— Нож мне в спину! — воскликнул он, завибрировав, как отравленная крыса во время последней судороги. — Я ведь совсем еще мальчишка.

— Тебе сорок три, у тебя плешь в полголовы, и мне сложно содержать тебя на пенсию. Каждый раз ты стреляешь у меня исполинские суммы.

— Ты уважаешь мифологию? Пока не поздно, вспомни Аргоса, верного пса Одиссея. Когда его хозяин вернулся на родину после долгих лет скитаний, лишь животное узнало в нем царя Итаки; потом вильнуло хвостом и испустило дух. Стало бы оно порицать и жаловаться на пенсию?

— Ты не получишь больше ни рубля.

— Ха!

— Если не начнешь работать, я вышвырну тебя на улицу.

— Ха!

— Ты у меня сейчас дохакаешься! Когда ты начнешь зарабатывать!

— Я пытался, но мир меня отверг. — Сипович мрачно улыбнулся и, протянув ей бумагу, покрытую каракулями, тихо, но многозначительно сказал: «Читай!».

Проштудировав его бесхребетное резюме, Пульхерия Ананасовна изобличила бездарного мошенника и рассерженно хлопнула ладошкой по столу. Сам по себе процесс хлопанья ладошкой по столу доставлял Сиповичу, как человеку тонкой душевной организации, минимум удовольствия, и он выражал свое категорически негативное отношение к данному процессу в принципе. Один хлопнет, другой — и что же это получается, по всему городу будут выстраиваться армии желчных критиканов, безнаказанно хлопающих ладошкой по столу? Ну, знаете ли, так дело не пойдет!

Разговор явно принимал горячие формы:

— С меня хватит! Сегодня на базаре я встретила школьного приятеля. Оказывается, он главный редактор в газете «Кроссворд! Кроссворд!».

— Вот это уровень!

— Мы разговорились, слово за слово… Александр Александрович обещал помочь тебе с работой.

Лицо Сиповича как-то неестественно перекосило, он почувствовал себя неважно, о чем не преминул сообщить:

— Пулюсик, ты что-то разошлась. У меня слабая иммунная система, проблемы с аминокислотами, дефицит чего-то там, чакры вообще ни к черту… Секундочку, а куда делся мой пульс!.. — Он сосредоточенно начал искать у себя сердце, но так и не нашел его.

— Ты пойдешь в эту чертову редакцию, хочется тебе того или нет! — выпалила Пульхерия Ананасовна и покинула комнату, хлопнув напоследок дверью.

Тусклый багрянец разлился по скульптурным ушам Сиповича, когда на его шее сомкнулась аллегорическая гаррота. Удрученный предательством самого близкого человека, он приник к подоконнику, повиснув на нем, как мокрый носок.

Сорока, ставшая свидетельницей разыгравшейся семейной драмы, невольно вздрогнула, когда до ее ушей донеслись неприятные звуковые вибрации. На сей раз, использую сложную горловую технику, Сипович затянул заунывный мотив, похожий на вопль брошенной цыганки. Птица мгновенно поднялась в воздух и улетела, чтобы найти тихое местечко и спокойно свести счеты с жизнью.