Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

— Как ваше имя?

— Да.

— Зовут вас, я спрашиваю, как?

— Сипович. Сделайте мне приятно понюхайте цветок.

На лице Фальстарта нарисовалось глуповатое выражение, как у пожилого иллюзиониста, в последний миг запамятовавшего, в каком дуля пуля.

— Просторно тут у вас, — сказал Сипович и после некоторой паузы, подбадривая себя кивками, добавил на выдохе: Да, есть что пограбить.

Возникла гнетущая пауза. Сипович придурковато улыбался.

— Говоря откровенно, у меня к вам деликатный разговор.

Фальстарт напрягся и кивнул.

Что-то произошло с лицом этого несчастного человека. Кожура гостеприимства медленно отслаивалась от него. «Ошибка пластического хирурга» — сказали бы некоторые из нас и были бы неправы. Стоит лишь посочувствовать работнику пера, который, как укушенная змеей макака, хранил твердость духа до последнего момента.

— А вы не думали сделать перестановку?

— Вы что, пьяный? — насторожившись, спросил Фальстарт.

— Какое любопытное дедуктивное умозаключение. Но это все нервы. Утром у меня состоялся неприятный разговор со старухой.

— Что?

— Поймите, даже сухарю, вроде меня, хочется, чтобы его будили словами: «Пора, красавица, проснись: открой сомкнуты негой взоры…»

— Говорите правду, в психушке сегодня выходной?

— Не перебивайте, пожалуйста.

— Я уже не могу вас слушать. Вы удивительно на меня влияете: мне хочется есть кактусы и чесать себя теркой.

— Мою бабулю зовут Пульхерия Ананасовна. Вы с ней на короткой ноге. Так сказать, друзья до гроба. Не разлей вода. Без труда не выловишь и…

— Вы заткнетесь наконец? — Фальстарту казалось, что последние несколько минут у него в голове безостановочно звенит ложка на кафельном полу. — Слушайте, я говорил с вашей бабушкой… но ничего не обещал. — Фальстарт упреждающе поднял руку: — Нет! Ни слова! Молчите! У меня сейчас треснет кора головного мозга, и в этом случае я буду вынужден треснуть вас.

— Так что насчет работы? — звонко спросил Сипович.

Фальстарт, самоочевидно поджидавший этот вопрос, как свидетель цунами, который сознает необратимость возвращения сокрушающей приливной волны, ударил кулаком по столу.

— Убирайтесь!

— Дайте работу.

— Убирайтесь!

— Дайте денег.

— От вас несет перегаром.

— Это феромоны таланта.

— Пошел вон!

— Не толкайте меня на преступление, я же начну воровать.

Фальстарт посмотрел на несчастного недотепу взглядом постаревшего лося. Лоб его прорезала глубокая морщина.

— Вы когда-нибудь слушаете, что вам говорят? — сказал он с расстановкой, потом поднялся и, настойчиво подталкивая, предпринял попытку выдворить Сиповича за дверь. В кабинете возникла суматоха, похожая на ту, когда осел прекращает слушаться своего погонщика и упирается рогами, которых у него нет.

Горячее единоборство было досрочно завершено шумом, разнесшимся за дверью. Было похоже, что папа Карло повздорил с лесорубами. Фальстарт вылупился на дверь, как богомол на свою самку после дикой оргии, и в воздухе над его головой повис немой знак вопроса. После недолгой паузы дверь вылетела наружу, а на авансцену вышел Бухтаревич и тут же рухнул под стол. Вслед за упавшим телом

на пороге возник долговязый человек с острым лицом таксы. В руках его красовался пистолет, и если читатель думает, что субъект, явившийся в редакцию с оружием, имеет недобрые помыслы, то мыслит он в верном направлении.

Явно чем-то взбешенный, пришедший, не откладывая дело в долгий ящик, навел дуло на редактора.

— С кем имею честь? — надменно произнес Фальстарт. Он был предубежден против вооруженных людей, врывающихся в его апартаменты.

Новоприбывший снял пистолет с предохранителя и потянулся за ножом. Фальстарт тактично намекнул, что пистолета вполне достаточно и дальнейшая демонстрация арсенала лишена всякого смысла.

— Погодите! — воскликнул редактор. — Кошкин?.. Как я вас ждал!

— Сейчас я начну вас расстреливать, — проинформировал его Кошкин.

— Вас? — вмешался Сипович, которого задело это словесное айкидо. — Что значит «вас»? Потрудитесь уточнить, иначе у присутствующих может сложиться превратное впечатление о происходящем. Я этого господина первый раз в жизни вижу. Да и темновато тут. В общем, младенец практически. Я-то и говорить начал только в семь лет. До этого, так сказать, созерцал.

— Вы по поводу той шутливой статьи? — тем временем сделал вывод Фальстарт, пытая свое лицо страшной улыбкой. — Наверно, нахохотались вдоволь.

— Не совсем, — ехидно кинул Кошкин. — От меня все отвернулись. Я остался один, если не считать наркоманов, которые признали во мне родственную душу.

— Интересно живете, — сказал Сипович. Он обрел вид искусствоведа, призадумавшегося перед картиной Клода Моне «Дорога у фермы Сен—Симон». — Как вам это удается? Вот мой совет: заведите собаку. Между вами пробежит искра, вы ее полюбите, она полюбит вас — и вам не будет так одиноко. Когда-то у меня была овчарка, но она отравилась…

— Как же, — буркнул Фальстарт. — Почему-то я совсем не удивлен. Давайте начистоту. Покажите мне хоть одно живое существо, которое бы не вытошнило от вас. Вы хотите сказать, мне и моему близкому товарищу Кошкину — он обласкал теплым взглядом последнего, — что была на свете такая собака, которая жила с вами и не выгрызла себе сердце? За лица, вроде вашего, должны сажать. Неужели ваша собака отравилась случайно? Взгляните правде в глаза: она покончила с собой от одного взгляда на вашу фотографию.

Кошкин, не выдержав, закричал:

— Слушайте, придурки, мне надоела эта болтовня! Кто писал статью?!

— Что за фамильярность, мы с вами еще водку не пили! Позвольте мне наконец взять слово, — сказал Сипович, подводя ладонь к груди. — Как обыватель, смею заметить, обзывая всех придурками, впечатление производишь так себе. Но вам виднее. Обратите внимание, у меня давно была возможность покинуть наши дружеские посиделки, так сказать, бочком. Но запомните на всю оставшуюся жизнь: Сипович не из тех, кто двигается бочком.

Фальстарт осклабился, видя, что казнь откладывается на неопределенный срок.

— Не люблю хвастаться, но до вашего визита между мной и Александром Александровичем состоялся деловой разговор. Я журналист. Знаю кухню изнутри. Местный, так сказать. Это вам не кот начхал, у меня серьезная колонка. И никакой грязи. Криминальная хроника.

— У нас нет никакой криминальной хроники, — заступился за газету Фальстарт.

— Действительно? — Сипович изобразил искреннее удивление. Видимо, я ошибся. Со мной такое бывает. В детстве я перенес две трепанации черепа. С тех пор что-то не заладилось. Что ж, значит, в сущности, мне здесь делать нечего. На языке суахили есть такое выражение: «Ква хери!». 31 31 До свидания! (суахили). Ква хери, Александр Александрович. Ква хери, Кошкин, — говорил он, осторожно передвигаясь в пространстве. — Ква хери! Ква хери! Ква хери!!!