Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

Сипович сидел в кафе «И вкусно, и грустно» и флегматично макал чайную ложку в остывший кофе. Не то чтобы в его душе наступило затмение, но там определенно было невесело. Его судьба сошла с дистанции, вывихнув лодыжку. Отрешенным взглядом он следил за дальним столиком, где резвился таракан, на редкость пристрастный к акробатике.

— Я понимаю тебя, таракаша, — думал Сипович. — Мне тоже все это надоело, но что мы можем сделать?

Звук отодвигаемой мебели прервал его глубокие философские размышления. Сипович поднял глаза, и цвет его лица стал эмалированным.

— В-в-в, — бодро начал Бухтаревич, небрежно разбрасываясь согласными. — В-вы?!

Сипович морально приклонил его взглядом.

В жизни любого человека наступает переломный момент, когда он задается вопросом: а почему бы и нет? Почему бы мне не развестись со своей мегерой, думает один? А не купить ли мне цианистого калия, загорается идеей другой? Бухтаревич поразмыслил и пришел к заключению, что небольшое ограбление — отличное лекарство от депрессии, наличие которой он в себе подозревал. С другой стороны, а почему бы и нет? Ограбление тонизирует, и вообще поднимает настроение и укрепляет иммунитет. Идея налета на кофейню, поразившая клетки его

мозга, разрослась до опасных размеров опухоли. Она настолько захватила бедолагу, что он бессилен был ей противостоять. Мозги — роскошь, которую он не мог себе позволить. У него было очень мало ума, но какой был, тот работал на износ.

— Дружочек, — проревел Бухтаревич, с отеческой заботой обволакивая рукой плечо Сиповича и сияя переломанной физиономией, — сейчас такое начнется!

Бухтаревич был настроен решительно: он извлек из закромов куртки блестящий револьвер, готовясь повысить криминогенность района, немножко нарушив закон.

— Уважаемые посетители, — начал он, торжественно размахивая орудием. — Попрошу всех принять горизонтальное положение.

К сожалению, гений ораторского искусства не был оценен по достоинству: остроумие Бухтаревича не снискало зрительских симпатий. Появление огнестрельного оружия взволновало массы и вызвало некоторое оживление. Публика, до сих пор беззаботно поддававшаяся пороку чревоугодия, застыла с поднесенной ко рту вилкой. Люди боязливо переглядывались, ища друг в друге спасителя, который самоотверженно закроет остальных своей спиной.

В поднявшемся переполохе сразу определились лидеры, изъявившие желание покинуть мероприятие. Они организовали волну и ударили напролом. Бухтаревича оттеснили в задние ряды, откуда руководить предприятием было затруднительно. Оказавшись в арьергарде, Бухтаревич обещал беглецам добросовестно стрелять по спинам. Волна мгновенно рассосалась, и отдельные ее составные части послушно выстлались на полу.

Мысленно наведя мишень на охранника, Бухтаревич выстрелил наотмашь. Пуля остригла несчастному клок волос и затем, пропоров витрину, отправилась по своим делам. Началась оживленная перестрелка. Дуэлянты отчаянно обстреливали друг друга с экстремальным энтузиазмом.

Очутившись под перекрестным огнем, Сипович погас лицом. Птица Счастья, махая опаленными крыльями, ушла в крутое пике. Сипович просил его извинить, сообщив, что у него назначена встреча с гробовщиком, и попытался скрыться с места боевых действий.

— Ограбление! — воскликнул Бухтаревич, эпично перепрыгивая раненого хранителя порядка.

— Убивают, — вынес приговор кто-то не слишком храбрый.

— Припадок ясновидения, — диагностировал Сипович, ощущая ноющую боль между бровями. — У вас красивые черты лица. В гробу вы будете неотразимы.

Следом жизнелюбивый гражданин высказал опасения по поводу будущего развития событий. Между тем другой участник действа поспешил отговориться: он верит гороскопу, и звезды благоволят к нему сегодня. Тотчас же выяснилось, что знатоков астрологии среди собравшихся подозрительно много, и, коллективно обсудив вопрос, они пришли к выводу, что смертность в их городе имеет стабильную цифру, которая не нуждается в увеличении.

Со своей стороны, Сипович не преминул развеять мифы, заполнившие сосуд помещения до краев:

— Это некрасиво, — сказал он нравоучительно. — Кто-то должен умереть. Партия сыграна. Доставайте белые тапочки.

— Можно мне выйти, — продолжал он, уже триумфально отлипая от пола и возвращая себе прежнюю трехмерность. — У меня неприятный запах изо рта. Вам не понравится грабить в таких условиях! Всего хорошего!

Дирижируя револьвером, Бухтаревич вернул блудного сына к отеческому очагу, пригрозив, что в следующий раз популяция Сиповичей в мире может несколько сократиться.

Внезапно яркий свет случайной мысли мелькнул в туманном взоре Сиповича. Сердце коммерсанта забилось после клинической смерти.

— Раз уж так вышло, — сказал он, молитвенно складывая руки, — разрешите не платить по счету!

— Да пожалуйста! — кинул Бухтаревич, мигрируя за прилавок и опорожняя кассовый аппарат. Он воровал неторопливо, растягивая удовольствие.

— Позвольте! — Тут встал какой-то шпак. — Я, как администратор этого заведения, решительно против подобных мер, которым вы столь охотно покровительствуете. Этот посетитель обязан уплатить по счету.

— Мошенник! — брезгливо сказал Сипович. — Видите ли, возможно, вы не заметили, согласен, в глаза не бросается, но нас, точнее вас, грабят. Скажите, потомок Ротшильдов, прав я или нет?

— Идите к черту, — брякнул Бухтаревич.

— Благодарю за поддержку. — Сипович филигранно поклонился и вернулся к прежней дискуссии: — Это значит, что ваши капиталы автоматически переходят в банк этого родшильдовского прихвостня. Значит, если я кого-то и должен осыпать золотом, так это его. Но вспомните драму, развернувшуюся на наших телеэкранах минутой ранее: светлая личность, которую вы так презираете, отменяет крепостное право, великодушно возвращая мне свободу. Слово такого человека — для меня закон. Он велит мне опустить кошелек поглубже в пиджак. Я в безвыходном положении. Вы бы ослушались приказа царя Соломона?

— Во-от как? — лукаво протянул администратор. — Это тянет на соучастие в преступлении.

— Не ковыряйте мне совесть. Вы честны до неприличия, вас посадят.

Это была битва титанов словесности. Сипович пустился в пространные рассуждения о своей душе, которая, с тоской заметил он, заметена снегами. Его оппоненту был чужда духовная сторона человеческого бытия, поэтому речь о душе он не оценил. Сипович не сдавался и в следующий раз назвал администратора маньяком, распотрошившим его беззащитную душу. Затем, моментально забыв о душе, он выдвинул обвинение, что тут намеренно делают несчастными его будущих детей. Администратор не остался в накладе и, в свою очередь, поинтересовался у Сиповича, давно ли его совесть в инвалидном кресле?