Борис Динерштейн - Тяжелые дороги жизни

Не зная, куда теперь податься на работу, пошел к Могилевским и излил свою душу. Борис Петрович выслушал меня и сказал: «Вчера мне звонил один профессор и просил найти ему шофера, у него собственная автомашина „Победа“, подойди к нему по адресу Потановский пер., д. 6, кв. 120, это в районе метро „Кировская“». Я назавтра пошел к этому профессору, и мы познакомились. Он, Колесников Николай Васильевич, обещал мне платить 80 руб. в месяц, а если я буду сам ремонтировать автомашину, то будет доплачивать еще 100 руб., я согласился на эти условия и 7 августа 1950 года приступил к работе. Так как обещанные условия работы — режим рабочего дня и дополнительная оплата за ремонт — постоянно нарушались, я вынужден был 10 ноября 1950 года уволиться.

Иду домой расстроенный и возле своего дома у пятого подъезда встречаю соседа Сергея Арлашина. Разговорились с ним, и он мне говорит: «Бросай эту рабскую работу, я тебя устрою работать в цыганское посольство, где хорошие условия работы и приличный заработок». «Да ты о чем говоришь, Сережа? Кто меня примет в посольство с моей биографией?» Он мне ответил: «В этом посольстве работают те, кого нигде не берут на работу, — это посольство называется таксомоторный парк такси. Надумаешь, приходи, и вместе пойдем в таксомоторный парк». Через день после этого разговора Сережа проводил меня в таксомоторный парк. Я походил по территории гаража, посмотрел стоянку машин и ремонтную зону, а потом поднялся в диспетчерскую, откуда водители получают путевки для работы в городе, а по приезду со смены сдают путевые листы и выручку. В этот день здесь выдавали водителям зарплату. Водители в выходные пришли хорошо одетые, в кожаных пальто, в бурках. Вдруг я услышал обращение кассирши к водителю: «Соловьев, тебе зарплату не начислили, так как с тебя причитается 42 руб.». И так, пока я наблюдал за этими шоферами, кассирша человек пять отправила без зарплаты, так как они должны были государственную энную сумму денег. Я разочаровался в этом «посольстве» и стал уходить, а идущий навстречу мужчина меня остановил и спрашивает: «Ты что, солдат, пришел к нам, что-то в такси оставил или отказали подвести тебя шофера?» (Назвал он меня солдат, ибо я был в солдатской одежде, и, хотя прошло уже 4 года, как я вернулся с войны, костюма и одежды гражданской у меня еще не было.) «Нет претензий у меня к такси, пришел поступить на работу, да вижу, людям здесь зарплату не платят». Мужчина взял меня под руку, и мы стали выходить из диспетчерской, он мне говорит: «Это не люди, это жулье, от которого мы со временем избавимся, а вы, если будете честно работать, будете получать хорошую зарплату». Оказалось, это был начальник одной из автоколонн Грачев Алексей Антонович. После беседы с последним я пошел в отдел кадров и с 25 ноября 1950 года стал работать шофером в такси 7 парка. Работал я через день и помогал Надюше по хозяйству, чем она была очень довольна. Если до работы в такси мы мясо ели не более двух раз в месяц, а сливочное масло покупали по 100 грамм только для детей, то теперь, работая в такси и получая хорошую зарплату, после каждой отработанной смены приносил 50—70 руб. чаевых. Мы стали лучше питаться и кое-что приобретать. Работа была нелегкая, и выручку за смену я сдавал большую, от 400 руб. и выше. Сдавая как-то выручку в кассу, стоящие рядом шоферы поинтересовались, какую я сдаю выручку. Я ответил: «Сегодня 405 руб. (при плане 350 руб.)». «Вот дурак, кто вас, таких идиотов, берет на работу в такси?» Это было время, когда в такси многие шоферы-жулики сдавали государству по 100—200 руб. за смену, а себе в карман клали по 600 и более руб. Со временем систему работы в такси усовершенствовали, и шоферы-жулики, не привозившие плановую выручку, увольнялись.

Уже через полгода моей работы в такси мы с Надюшей стали одеваться, и у меня наконец появился гражданский костюм, мы часто с Надюшей стали посещать разных знакомых и приглашать их к себе. Однако эта мера нашего поведения не принесла мне душевного спокойствия и удовлетворения от печального чувства отверженности и недоверчивости.

28 августа 1951 года Надюша родила вторую дочку, которой дали имя Леночка. К сожалению, дома я находился мало и только изредка мог оказать помощь Надюше по хозяйству и воспитанию детей, ибо многолетнее чувство отверженности и недоверчивости постоянно тяготило душу. Чтобы уйти от этих постоянно гнетущих душу мыслей, я всецело отдался работе, учебе, спорту и общественной деятельности.

Морально я был удовлетворен, и Надюша, конечно, не только понимала мое гнетущее состояние, но по возможности старалась помочь справиться с этим печальным недугом и зачастую посещала автомобильные соревнования, где я принимал участие. И на традиционные встречи однополчан в дни Победы 9 мая она с детьми всегда приходила. А теперь уже внуки и правнуки также принимают участие в этих победных встречах, ибо это самый дорогой и священный праздник нашего народа.

20 июня 1956 года был посмертно реабилитирован мой папа, расстрелянный на Лубянке в сентябре месяце 1937 года.

7 июля 1956 года реабилитировали маму, отсидевшую с 1937 года 17 лет в Средней Азии в исправительно-трудовой колонии.

В 7 таксомоторном парке отработал 21 год; за это время стал шофером 1 класса, затем механиком автоколонны; занимался автоспортом и стал мастером спорта СССР — был неоднократным призером и чемпионом в автомобильном спортивном многоборье и чемпионом СССР по шоссейно-кольцевым гонкам; закончил вуз, получил диплом инженера-механика и был назначен на должность замдиректора автохозяйства по безопасности движения, а в 1966 году получил от предприятия квартиру, в которой живу по сей день. На старой жилплощади — в комнате 18,5 м 2 — мы проживали вшестером: я, Надюша, двое наших детей, моя сестра Зина, а с августа 1956 года — вернувшаяся после семнадцатилетнего незаконного лишения свободы моя мама Елизавета Аркадьевна. И хотя жили мы в страшной тесноте, благодаря доброжелательному характеру Надюши все жили дружелюбно и мирно. Комнату, находившуюся на ул. Новослободская, д. 67/69, кв. 96 на пятом этаже без лифта, я оформил на старшую восемнадцатилетнюю дочь Галю.

Моя работа и карьерный рост в автохозяйстве неожиданно закончились печально для всей семьи. В сентябре 1971 года я был в отпуске, отдыхая по соцстраховой путевке в санатории города Адлера. Вдруг 26 сентября меня арестовали. Следователь Карпов при обыске в номере ничего криминального не обнаружил, но удивился, что при мне было только 38 руб. денег и спросил: «А где же 100 руб., которые вам выслал помощник Бура?» Я ответил, что никаких денег не получал. Взял свой чемодан с вещами, и мы втроем (два сотрудника с Петровки, 38, один из которых следователь Карпов) поехали в аэропорт. В аэропорту я с одним из оперативников ждал следователя Карпова, который установил в отделении связи города, что на мое имя никакие деньги не приходили. 27 сентября меня поместили в одиночную камеру на Петровке, 38. 28 сентября ко мне явился следователь Гулютин, а 15 декабря я познакомился с адвокатом В. Г. Викторовичем. Пока на протяжении года я находился в Бутырской тюрьме, меня часто навещали следователи и адвокат. Несколько раз мне давали свидания с членами семьи, последние мне постоянно оказывали моральную и материальную помощь. Перед судом адвокат сказал, что я должен рассчитывать на 5 лет лишения свободы, я возмутился и просил его больше меня не посещать. С 20 по 25 апреля 1972 года проходили судебные заседания, на которых я был предельно внимателен и записывал все вопросы, задаваемые судом мне и свидетелям, и ответы на них.