Алла Зубова - Под знаком Стрельца

Про это

Рассказывая о Лавуте, никак нельзя обойти его отношения к Лиле Юрьевне Брик. Вообще, все, кто был близок к Маяковскому, делились на два непримиримых лагеря — её страстных поклонников и, скажем помягче, недоброжелателей, к которым можно причислить родных поэта, некоторых его близких друзей, в том числе писателей Виктора Шкловского, Сергея Третьякова, художницу Елену Семёнову и, конечно, Лавута.

С первых же дней нашего знакомства я обратила внимание на то, что Павел Ильич избегал произносить её имя. Лилю Юрьевну он называл не иначе как «Это», «Оно» (то есть «Наваждение»), «Рыжая», «Особа» и «Мадам». Много позже в доверительном разговоре он признался, что инстинктивно боится говорить о ней, чувствуя в Лиле Брик магическую наказующую силу.

Твёрдо убежденный, что всё-таки именно Лиля сыграла в судьбе Маяковского роковую роль, Павел Ильич напоминал слова из предсмертного письма поэта: «Любовная лодка разбилась о быт» и говорил: «Как ни стараются историки-литературоведы снивелировать эту фразу, а ведь она главная. Она складывалась давно. Его „лодку“ швыряло по бурным волнам жизни много лет, и нигде она не могла найти надежного пристанища» (записано мною доподлинно). Ведь по существу — рассуждал Лавут — у Маяковского не было своего дома, не было возможности устроить личную жизнь, создать семью. Всё, что было — было эфемерно. Он хорошо заботился о матери и сёстрах, но их сожаления о неустройстве своей жизни игнорировал и советов давать не разрешал. Он содержал маленькое государство под названием «Лиля Брик», требовавшее огромных средств, а сам в этом государстве не имел особых прав. Всем безраздельно руководила Лиля. Она добивалась осуществления своего горячего желания иметь большой (по тем возможностям), открытый дом, где можно принимать литературно-артистическую элиту, устраивать весёлые праздники с остроумными капустниками и возвышенными одами в свою честь.

В одном из переулков Таганки — Гендриковом — нашлось строение, которое приглянулось Лиле Юрьевне. Там была большая гостиная, три комнаты, кухня, закуток для домработницы Паши, подсобка, санузел. Решено, чтобы не расставаться, поселиться втроём. Лиле, конечно, отвели лучшую, светлую комнату. Осе — поскромнее, и самую маленькую Володе, так любившему простор, любившему ходить в такт слагаемых стихов. Но прежде чем вселиться в это жилище, надо было его капитально отреставрировать, а значит, вложить огромные средства. Лиля их не имела, так как никогда и нигде не работала. Осип Максимович был человеком образованнейшим, но сибаритом. Умные же разговоры в коридорах редакций гонораров не приносили. Так сложилось с самого начала — обеспечивать триумвират должен был Володя, что он не только безропотно, но и с готовностью делал.

Лиля не обладала никакими, даже самыми элементарными способностями хозяйки, которая сумела бы накормить-напоить, обиходить семью, однако была талантливой держательницей салона, где для застолий не предполагалось никаких кулинарных изысков. Бутерброды с ветчиной, колбасой, сыром. К чаю — баранки, сахар и, если кто принесёт — варенье. Гурманы и лакомки предавались остракизму. Только потом, когда Лиля станет обладательницей огромного наследия Маяковского, её приёмы гостей станут фантастическими, в какие бы трудные времена она их не устраивала. А пока средства в первую очередь тратились на изящные туалеты, украшения, модных портных. Здесь Лиля Юрьевна за ценой никогда не стояла. Высшим благом для себя считала необходимость быть в центре внимания бомонда, быть законодательницей не только вкусов и стилей, но и человеческих взаимоотношений. Проповедовалась свободная любовь, а супружеская верность считалась атавизмом. С каким остроумным, лёгким цинизмом она посвящала подруг в шокирующие подробности своей биографии! Лиля, не смущаясь, заводила романы с мужьями своих близких знакомых и те, боясь прослыть ретроградками, молча терпели обиду.

На людях она трогательно заботилась о Володе. Напоминала, что ему пора позвонить маме и сёстрам, навестить их. Не допускала, чтобы он был обойдён женским вниманием. Знакомила его с хорошенькими, интеллигентными девушками, строго следя за тем, чтобы дальше романтической влюблённости дело не заходило. Когда кто-то из них, как Наташа Брюхоненко, оказывался в сложной женской ситуации, Лиля Юрьевна немедленно находила выход, но в строжайшей тайне от Володи. И старалась тут же переключить его внимание на другую юную особу. Она непоколебимо оставалась обожаемой женщиной, нежным другом, непререкаемым авторитетом в том, что касалось его творчества. Провожая его в очередную командировку, тем более поездку за границу, она давала длинный список вещей (от машины до шарфика), которые Володя должен для неё приобрести. И он старательно выполнял поручение.

Слушая воспоминания Лавута о том времени, я спросила: «А Лиля? Она любила Маяковского?». Павел Ильич долго молчит, пожимает плечами. «Вместе они прожили немногим более двух лет. Меня тогда рядом с ними не было. Но был Виктор Шкловский, мудрый человек и тонкий психолог. Он знал и понимал всё. Я ему задал этот же вопрос. Шкловский сказал, что Лиля никогда никого не любила, не любит, не будет любить кроме самоё себя. Я с ним согласен».

Парижская осень — московская весна

Последние полтора года жизни Маяковского Лавут стал замечать в их отношениях отрадное для себя явление. Если раньше его товарищ в вопросах личных взаимоотношений был наглухо застёгнут не все пуговицы, то теперь он потеплел. В долгие дорожные переезды стал часто вспоминать своё детство в Багдади, дружную семью, заботливую маму и сестёр, которые его опекали.

Лавуты ждали ребёнка. Их супружеская привязанность стала еще нежнее. Жена всегда провожала своего Павлика. Они прогуливались по перрону, тихо разговаривали, чему-то улыбаясь. Видя это, Маяковский вздыхал, и взгляд его становился отрешенным. Евгения Наумовна, зная пристрастия Владимира Владимировича к грузинской кухне, старалась угодить его вкусам: готовила в дорогу сочные пышные котлеты со специями, баклажанную икру, покупала на рынке кинзу, тархун, базилик. Осматривая разложенную в вагонном столике снедь, Маяковский удивленно спрашивал: «И вы можете это всегда есть?». Лавут скромно пожимал плечами, а его попутчик, аппетитно потирая руки каламбурил:

Что с ним произошло? Откуда такое мальчишеское озорство? Он ни с кем не откровенничал, никому не исповедовался, но Лавут всем своим чутким, мудрым нутром догадывался: наконец-то Маяковский стал задумываться о своей семье, о своём доме, о детях. Как ни старался он держать в тайне событие, произошедшее в Париже, откуда недавно вернулся, новость дошла и до московских друзей. Причиной резкой, отрадной перемены поэта стала Татьяна Яковлева. 25 октября 1928 года их познакомила родная сестра Лили Брик Эльза Триоле. Три года назад пензенская девушка приехала в Париж по вызову дяди, известного художника Александра Яковлева, для поправки здоровья. Очень скоро статная, милая красавица сделалась предметом поклонения многих знаменитостей. Шаляпин не без гордости шутил: «У французов — Мона Лиза, у русских парижан — Татьяна Яковлева». Она всерьёз думала обосноваться во Франции. Занялась модельным бизнесом. Встреча с Маяковским перевернула все её планы. Огромный успех знаменитого поэта, его замечательная внешность, необыкновенная широта натуры оставляли далеко позади всех Таниных поклонников. А он? Наконец-то он встретил ту, единственную женщину, которую так долго искал. Теперь Лиля, зная обо всём, отпустит его, благословит и передаст в прекрасные, надежные руки.