Алла Зубова - Под знаком Стрельца

Про Алексея Арбузова, пьесы которого украсили репертуар театра имени Маяковского.Одесский молодежный театр поставил пьесу Алексея Арбузова «Мой бедный Марат». Но партийное руководство города весьма скептически отнеслось к спектаклю из-за недостаточности в нём ура-патриотизма и всеми средствами тормозило пьесу. Режиссёр-постановщик, недавний выпускник ГИТИСа Иосиф Райхельгауз и главный режиссёр Владимир Пахомов решили позвонить автору и объяснить ему ситуацию. Арбузов срочно приехал в Одессу. На вокзале его торжественно встретила театральная молодежь и в нанятых машинах повезла в самую фешенебельную гостиницу города — «Красную». Узнав, где его хотят расквартировать, Арбузов отказывается от люкса и просит ехать в скромную, на окраине города, возле порта «Приморскую». Там Алексей Николаевич попросил дать ему 305-ый номер, оказавшийся свободным. Ребята ничего не понимали. Все вместе поднялись на третий этаж и вошли в узкую, длинную, плохо освещенную комнату, где стояли стол, стул и железная кровать. «Вот, друзья мои, я пришел на свидание со своей юностью. Здесь была написана Таня. Это самый дорогой для меня подарок. А с горкомом я все улажу».

Про Марию Ивановну Бабанову, долгие годы игравшую Таню и Джульетту в театре имени Маяковского.Накануне встречи с нами супруги Лавут смотрели «Ромео и Джульетту» в театре на Малой Бронной. Ставил спектакль Анатолий Эфрос. В главной роли Ольга Яковлева. Перед началом в фойе встретили Бабанову. Маленькая, почти совсем усохшая старушка, а когда-то блистательная Таня, Джульетта. Она прохаживалась по залу и никто не обращал внимания на знаменитую актрису. Она была неразговорчива. Думала о чём-то своём, потом, вздохнув, сказала: «Сегодня встала рано-рано. Ходила по дому и волновалась весь день. Будто это у меня сегодня премьера…»

Нетерпимость

Мои коллеги по радиостанции «Юность» знали, что я дружу с Лавутом, с которым сделала несколько интересных передач, что на работе разговаривала по телефону. Они попросили меня устроить с ним встречу. Не официальную, а семейную. Павел Ильич был приятно удивлен вниманием молодых журналистов. Я расстаралась, накрыла, как теперь говорят, крутую поляну. Пришли хорошо известные по эфиру Валерий Гладилин, Виталий Пацюков, Таня Бухвалова и другие мои товарищи. Чету Лавутов встретили с почтением, усадили в центре стола. Все нетерпеливо ждали, когда Павел Ильич начнет рассказ. Он же по своей, годами отработанной системе, никогда не врубался с места в карьер в воспоминания, а готовил слушателя исподволь, томил его, доводя до определенной кондиции. Сначала он сам расспрашивал собеседников, решая для себя, что можно говорить этой аудитории, о чём лучше промолчать. Казалось, всё шло хорошо. Лавут стал рассказывать о мало тогда известном, о Татьяне Яковлевой.

В нагрудном кармане пиджака он оберегал конверт с фотографиями, которые она ему недавно прислала, и они еще нигде не были опубликованы. Он стал вспоминать Маяковского, каким он приехал из Парижа в 27-ом году, и как к его знакомству с Татьяной отнеслась Лиля Брик. Все слушали со вниманием. И вдруг Павел Ильич тихо, доверительно спросил: «Как вы думаете, друзья мои, почему Владимир Владимирович, не дожив до тридцати семи лет, поставил на своей жизни точку?». Валерий Гладилин, пожав плечами, негромко, но убежденно сказал: «Исписался».

В Павла Ильича ударила молния. Он лишился дара речи. Долго сидел, опустив большую седую голову на грудь. Потом, взяв жену за руку, еле слышно сказал: «Нюша, пошли домой». Как ни извинялись гости, как ни убеждали, что их не совсем правильно поняли, Лавут тяжело поднялся из-за стола и вышел из комнаты. Он стоял в прихожей — маленький, пузатенький, похожий на тульский самоварчик, нос баклажанчиком, в глазах отчаянная растерянность… Не попадая в рукава широкого макинтоша, чуть не плача, громко шептал: «Подумать только! И это журналисты такой авторитетной передачи! Что же говорить о других?». Мудрая Евгения Наумовна его успокаивала: «Ну, что ты от них хочешь, Павлик? Они совсем другое поколение… с другой планеты». После этого случая Лавутик долго мне не звонил.

Несчастье

Внук Павла Ильича Миша Лавут учился в музыкальной школе, подавая большие надежды стать известным пианистом. Его несколько раз показывали по телевидению, записали на пластинку, он был лауреатом конкурсов. Гордость семьи, Миша Лавут примирял деда со старостью, который удовлетворенно сознавал, что внук — достойный продолжатель фамилии.

Однажды поздно вечером раздается звонок. В трубке хриплый стон: «У нас несчастье… Погиб Миша…». Больше Павел Ильич сказать ничего не мог. Рыдал. Позже у Евгении Наумовны узнала, что Миша погиб при странных обстоятельствах. Говорила через силу, очень отрешенно, не вдаваясь в подробности. Мишины товарищи по училищу тоже мало что знали: то ли его сбила машина на тротуаре, то ли он упал из окна высокого дома. Было ли это убийство или самоубийство? Четырнадцатилетний мальчик унес тайну с собой.

Павел Ильич сразу резко сдал. Куда девалась его кипучая энергия, его горячий интерес к новостям театра, литературы. Он не мог примириться с несчастьем, стучался во все двери милиции, прокуратуры, просил высокопоставленных знакомых, обращался к Константину Симонову в надежде найти ответ на вопрос: «Как это могло случиться?». Не найдя никаких разумных доводов, он решил, что либо это месть его скрытых врагов, либо наказание судьбы. Но за что?

Все близкие к Лавуту люди понимали, что единственный способ вывести его из ступора, какая-нибудь значительная работа. Я договорилась с друзьями, которые делали передачи на третьей (тогда учебной) программе телевидения, что они дадут хороший материал по воспоминаниям Павла Ильича. У него еще есть неопубликованные письма, записки, редкие фотографии. Вроде бы Лавут оживился. Я ему помогла писать сценарий. Но беда не приходит одна. Старик упал и сломал в стопе ногу, но от передачи не отказался. С трудом, но всё уладили. Назначили день съёмок. Утром я привезла Лавута на такси. Работа не заладилась сразу. Павел Ильич нервничал, срывался, капризничал, требовал перерывов на чай. Однако телевидение — дело жёсткое. Никому никаких поблажек. В начавшихся съёмках вдруг возникли сложности: кто-то из начальства чего-то недосмотрел. Появились замечания к тексту. Я готова была быстро поправить, но автор неколебимо стоял на своём. С загипсованной ногой он парился под юпитерами. С трудом согласованный текст произносил сбивчиво. Приходилось снимать дубль за дублем. Поджимало время, съёмочная бригада сначала тихо, потом во весь голос чертыхалась. Наконец, работа закончилась. Сказали, что все машины в разъезде. Я увозила бедного Лавутика снова на такси в полуобморочным состоянии. На самое худшее было потом, когда мы сели перед телевизором смотреть объявленную передачу. От нашего сценария почти ничего не осталось. Показывались какие-то фотографии, звучал незнакомый закадровый голос. Павла Ильича отпаивали сердечными лекарствами, боясь инфаркта. В довершении всего не только не последовало никакого извинения, но и с гонораром его грубо надули. Тяжелее всего на Лавутика подействовало издевательское к нему отношение. Он сник, замкнулся. Стал ко всему безучастным. Здоровье сильно пошатнулось.