Алла Зубова - Под знаком Стрельца

А что же происходило в Риме? Там вышел императорский указ об изъятии из всех библиотек произведений Овидия Назона и уничтожении их. То же должны были сделать все владельцы домов, где могли храниться рукописи опального поэта. За нарушение указа грозила суровая кара.

Дом Овидия опустел. Слуги разбежались. Друзья отвернулись. Его жена осталась в одиночестве. Никто ничего не знал и узнавать не хотел. На это событие была наложена печать молчания.

Гетское диво

Городок Томы расположился на самой северной окраине римской империи, на берегу Понта Авксинского (Черного моря) у впадения в него полноводного Истра (Дуная). В городке обитало несколько сотен жителей — остатки варварских кочевых племен. Они называли себя гетами, говорили на языке, не похожем ни на какой другой. Их одежда и быт весьма примитивны. Нет, уже не дикари, а скорее варвары, поднявшиеся на первую ступеньку цивилизации.

Перед домиком городского предводителя остановилось несколько человек в легионерской форме. Среди них был седой старик в рубище. Это Овидий Назон, целый год проведший в пути и достигший, наконец, места своей ссылки. С отплывающим на родину конвоем он посылает письма жене, Августу и друзьям. Узник уже знает, что римский корабль будет причаливать к этому берегу только один раз в год.

Не успел Овидий расположиться в закутке, похожем на конуру для большой собаки, как увидел детей, с любопытством разглядывающих его. Он вытер слезы и ласково улыбнулся своим гостям, а те, осмелев, стали гладить ручонками его морщинистое худое лицо. Так у него появились новые друзья, приносившие ему воду, скудную еду. Он учил ребятишек латыни, а с их щебетанья начал осваивать гетское наречие. Несмотря на то, что нрав взрослых людей был жесток и необуздан, к пришельцу все относились как к доброму диковинному существу. За городом простирались неоглядные степи — владение воинствующих скифских племен. Нередко они делали набеги на мирный городок. Тогда всё гетское население вооружалось и поднималось на защиту. Овидий всегда находился среди бойцов, чем заслужил большое уважение. Он так близко к сердцу принял культурную отсталость, безграмотность жителей, что составил азбуку гетского языка, выучил его и стал писать на нем стихи. Поэт выходил к народу и громко читал их во время празднеств. Можно представить радостное удивление горожан. Они брали Овидия на руки и, высоко подняв над толпой, проносили его по тесным улочкам. Любое желание своего божества эти полудикари старались исполнить всенепременно. Так у поэта появлялись чистые свитки, чернила, перья. Так писались «Тристии» («Скорбные элегии»), «Письма с Понта», послания к семье и друзьям.

19 августа 14 года н. э. умирает император Август. Казалось бы — появился луч надежды вернуться на родину. Нет! Власть достается Тиберию, человеку надменному, лицемерному, жестокому, абсолютно чуждому поэзии. Что же? Будущее великого Овидия ждет непроглядная тьма?! Но ведь есть Германик — племянник, усыновленный Тиберием, любимец римлян, человек высоких достоинств, страстный поклонник Овидия. В нем спасение! Сюда, в северную глушь, донеслась весть о том, что Германику поручено объехать далекие окраины империи. Надо только набраться терпения и ждать. Однако страдания, болезни, голод, холод изнуряют Овидия. Он уже не мечтает увидеть родину, а молит судьбу лишь о том, чтобы его кости нашли последний приют в любимой Италии. История не сохранила точной даты смерти Публия Овидия Назона. Это конец 17-го либо начало 18 года нашей эры.

Рукописи не горят

Как морской прибой смывает следы на прибрежном песке, так время уносит в небытие одно поколение за другим. Но людская память сильнее времени. Тому, что ей дорого, она дарит жизнь долгую, а порой и вечную.

Чередой проходили годы, столетия. Судьба народного любимца становилась легендой, которую рассказывали по-разному. В южных краях его прославляли как сладкоголосого певца, ставшего жертвой лютой зависти; в краях северных его почитали как мудрого старца с душой наивного ребенка.

Средневековье. Чумная смерть выкашивает города и деревни. Крестовые походы сметают с земли всё живое. Пылают костры инквизиции. Человеческая душа пребывает в ужасе и страхе. Именно тогда, в этом апокалипсисе, появляются то здесь, то там рукописи Овидиевых любовных элегий. Появляются — как панацея от моровых язв, голода, разрухи, как надежда на спасение. Гений Назона и его собратьев по лирической поэзии проложили путь Возрождению. Бурным, радостным потоком катилась по Европе «Наука любви». Ее переводили пока наспех на все языки. Медленно, но всё же приближалась пора, когда лучшие литераторы мира принимались за нелегкий труд — переложение дивного слога Овидиевой поэзии на свое наречие.

В садах Лицея

Пушкин с детства хорошо знал поэтов Древнего Рима. Но отроком, как и его друзья-лицеисты, он попадает под страстное обаяние Овидиевой «Науки любви». У каждого из них первая влюбленность, сердечные секреты, заветные тайны, доверительные признания. Как часто Саша Пушкин и его «первый друг», «друг бесценный» Ваня Пущин убегали в лицейский парк и делились сокровенными чувствами к своим избранницам. Их поступками в амурных приключениях руководила «Наука любви», книжка, зачитанная до дыр, а многие страницы выучены наизусть. В Камероновой галерее юные лицеисты подолгу стояли возле скульптурного портрета Публия Овидия Назона, пытаясь разгадать таинственную загадку его блестящей и трагичной судьбы. Александр, тонко и глубоко понимающий поэзию, любил Овидия, особенно его элегии. Но профессор Кошанский, преподававший русскую и латинскую словесность, на первое место ставил Вергилия, Горация, Тибулла и Проперция. Великолепный знаток литературы, Николай Фёдорович, признавая высокий талант Овидия, считал написанные в изгнании «Тристии» и «Письма с Понта» слишком слезливыми, недостойными пера римлянина. Пушкин с таким мнением обожаемого учителя согласиться не хотел, а возразить доказательно не мог. Негласный спор оставался незавершенным. Скоро Пушкин обретет неопровержимые доказательства.

Опальный любимец

Страстная поэзия молодого Пушкина, воспевающая свободу и равенство, свежим ветром пронеслась по России. Ода «Вольность», «Деревня», «К Чаадаеву», едкие эпиграммы на царствующих особ в рукописных списках хранились у просвещенных читателей.

Памятник А. С. Пушкину в Москве, скульптор — А. М. Опекушин

(1880)

Памятник Публию Овидию Назону в месте его изгнания — Констанце, прежнее название — Томы, Румыния, скульптор — Этторе Феррари (1887)

19 апреля 1818 года историк и писатель Карамзин пишет своему другу литератору Дмитриеву: «Над здешним поэтом Пушкиным если не туча, то, по крайней мере, облако, и громоносное (это между нами): служа под знаменами либералистов, он написал и распустил стихи на вольность, эпиграммы на властителей и пр., и пр. Это узнала полиция, etc. Опасаются следствий. Хотя уже давно, истощив все способы образумить эту беспутную голову, предал несчастного Року и Немезиде, однако ж, из жалости к таланту, замолвил слово, взял с него обещание уняться».