Матс Tpаат - Сад Поммера

Почему же невозможно? Поммер посылает Ээди Рунталя в Яагусилла к Кристине — за чаем, сахаром и вареньем.

Ну и мерзляк, думает мальчишка и надевает шапку.

Разговор идет только на русском языке. Высокий чин пьет чай, повернувшись боком к огню. По крайней мере удастся избежать кашля, а насморк — господь с ним.

— А столы и скамьи здесь, в классной комнате, сами сделали? — спрашивает он.

— Да, сами, — почтительно отвечает Поммер. — Сделали с одним бывшим учеником.

— И ваш ученик знает столярную работу? — удивляется инспектор.

Поммер невольно усмехается.

— Да, знает немножко…

— Это прекрасно, очень хорошо, что школа не отчуждает детей от труда.

Дети впервые в жизни слышат живой государственный язык, — такой, как он должен звучать. Когда им удается понять что-то в простом разговоре, их схватывает радость открытия. Но их уши и без того все схватывают, это тоже надо, пожалуй, сказать.

Поммер говорит об учебной работе, такой сложный разговор детям не понятен.

Однако они видят, как кивает инспектор. Им кажется, что кивает он слишком часто. Он вообще-то располагает к себе каким-то своим дружеским обликом; греется у печи долго и основательно, хотя сегодня вовсе не такой холодный день.

Когда инспектор получил изрядную порцию тепла снаружи и изнутри, начинается урок. По расписанию следует русский язык. Инспектор садится на скамейку рядом с Эрсилией Пюви, — место это пустует, — и раскладывает перед собой свои бумаги.

Вначале Эрсилия не решается даже взглянуть на чужого человека, но когда Поммер дает классу сочинение, девочка исподтишка, вся сгорая от любопытства, бросает взгляд на чиновника, который, скрипя пером, тоже что-то пишет рядом с нею, положив локоть на стол, в очках и с непроницаемым, почти злым выражением лица.

Чудно: что он там царапает! Порой вычеркивает несколько слов и пишет два-три взамен. Если бы они писали так неряшливо, каждый день получали бы нагоняй. Почерк у человека, от которого так празднично пахнет, тоже не бог весть что. Какой-то очень неразборчивый, путаный, как блошиные пятна. Если бы у нее, Эрсилии, был такой дрянной почерк, были бы неприятности дома, потому как ее отец твердо взялся воспитать из дочери человека тонкого обхождения, швею или что-то подобное. У кого негодный почерк, тот не сможет и аккуратно шить, у того и пальцы тупы и неуклюжи, как зубья от грабель, говорит отец.

Наконец Поммер велит всем читать по-русски из книги, как просил инспектор. К радости учеников, учитель велит им читать и пересказывать старые, хорошо выученные главы, которые они помнят почти наизусть.

Инспектор слушает внимательно, держа руки на столе, лишь изредка делая черным пером замечания на листе бумаги. Сбитый с толку двумя жалобами и прошением, теперь он должен решить сам, как на самом деле усваивают дети в Яагусилла государственный язык.

Но когда Поммер вызывает Эрсилию и она проворно вскакивает, и берет книгу, аккуратно обернутую в бумагу, из книги выскальзывает засушенная незабудка и падает прямо под нос инспектору, на испятнанную будто вороньими следами бумагу.

Эрсилия краснеет, ладони ее делаются влажными, глаза испуганно моргают. Откуда взялся здесь этот цветок, он лежал все время в песеннике… Помилуй боже, что теперь будет?

Инспектор берет цветок, вертит его за стебель, разглядывает плоский венчик… Заметив, что девочка смутилась, он подбадривает ее улыбкой и кладет цветок между собою и ею.

На уроке арифметики инспектор приходит в класс и устраивает для старших испытание: каковы они в устном счете и могут ли отвечать по-русски.

Могут, куда им деваться. Считают в уме, думают на родном языке и переводят ответ на государственный. Ответ, правда, не приходит сразу, как обычно, но у инспектора время есть, он никого не подгоняет и не грозит проволокой от лампы, как Поммер. Инспектор вообще человек более медлительный, вялый, чем их школьный наставник, дети замечают это сразу, так что испытание проходит для них нетрудно. Особенно хорошо отвечает Юку Краавмейстер.

Поммер стоит поодаль и подбодряет детей глазами. Ведь и инспектор такой же человек, хотя он и приехал из города в санях с бубенцами и говорит на другом языке. И ему послано это письмо с прошением, которое написано в волостном правлении!

Он — судья — испытывает детей Поммера, и он напишет все, что здесь увидит и услышит. И его устами заговорит справедливость — справедливость призванных и облеченных властью. Да, но разве не учился у Поммера арифметике и слову божьему и сам Краавмейстер? Ведь из его, Поммера, уст услышал он слово о любви к человеку, и все же он, не моргнув глазом, предал в вехмреском трактире своего учителя…

Поммер кивает после каждого верного ответа.

Инспектор заканчивает урок и складывает бумаги.

А незабудку инспектор вовсе и не трогает, она остается на столе.

Вечером инспектор соглашается, чтобы Поммер отвез его на станцию к поезду. Учитель прилаживает к саням спинку, запрягает лошадь и расстилает на ноги городскому господину толстое покрывало. Здоровье прежде всего.

Инспектор сидит в углу саней, с поднятым воротником. Резкий ветер швыряет в лицо снег, взвихривает белые поля вдоль дороги. Поскорей бы добраться до теплой станции, был бы там горячий чай, впрочем, на маленькой станции, небось, нет даже буфета. Придется ждать, пока доедешь до Юрьева. Только бы не схватить кашель.

Что ему делать с этим хмурым человеком, что правит лошадью рядом с ним? Ученики владеют языком не лучше и не хуже, чем везде, все точно так же, как во всех школах его округа, — сквозь государственный язык звучит родной, изучение государственного языка принимается как принуждение, что таковым, конечно, и является. Разве он, например, русский, стал бы добровольно говорить на немецком или китайском? Само собой — нет. Но с малыми народами дело другое… Несколько лет назад местные газеты воевали во всю против онемечения, теперь же, после реформ, они попрятались как от дождя под стреху — перед фактом твердой воли царя слить воедино местные народы с великороссами и тем самым позитивно разрешить вопрос остзейских провинций на веки веков.

Он спрашивает у Поммера, далеко ли еще до станции; пальцы его ног коченеют, несмотря на покрывало. Недалеко, отвечает учитель, вот проедем один холм, лес позади останется, а там и станция будет видна.

Знает ли этот человек о прошении или не знает, думает инспектор и пытается прочесть это по лицу учителя, насколько позволяют вьюга и темень. Однако замкнутое спокойное лицо человека не отражает ничего. Лица эстонцев, с ними просто беда, — никогда не узнаешь, о чем думают люди. И инспектору вспоминаются истории об индейцах, именно такими их и описывают — замкнутыми и затаенно злыми.