Матс Tpаат - Сад Поммера

Писарь сделает все, что в его силах, чтобы сгладить все свинства Краавмейстера, только его берет сомнение, поможет ли одно это прошение, если два других, до него, так много напортили. Чересчур уж тяжкие обстоятельства были приведены в них. А кому не ведомо, что в наше время самые действенные обвинения — это обвинения в равнодушии к вере и в небрежении к империи.

Якоб Патсманн вздыхает. Много маяты и терпения требует должность волостного старшины. Все не так просто, как думают иные. А сколько это отнимает времени! За эти сорок рублей, что положены ему, дома он переделал бы гораздо больше работы. Большая честь и много суеты. Кроме того, он еще и волостной полицейский начальник. Только что, в прошлую пятницу, ходили они с Юханом Кууритсом дознаваться…

На помещичьей ферме взломаны ворота риги и унесено несколько пудов обмолоченной ржи. Надсмотрщик Грюнберг видел, что у одного из леэвиских мужиков, у Антса Раудсеппа, точно такие же сани, как и те, что оставили следы. Пусть-де придет волостной полицейский и разберется, что и как!

Если еще и помощник волостного старшины такой же преданный делу человек, как Юхан Кууритс, то просто беда и раздор! Когда они добирались до Леэви, Юхан задремал в санях и отморозил палец на ноге. Тоже называется волостная полиция!

Мало ли что видел надсмотрщик! Ездили попусту, следы не совпали, и Якоб заподозрил самого надсмотрщика. Но это не его дело, на то есть волостной суд. Распутывайте сами!

Патсманн зевает.

— Как ты думаешь, Юхан, кого в будущем году выберут волостным старшиной напостоянно?

Писарь переводит прошение на русский язык. В его руках эта работа идет куда успешнее, чем у покойного Хендрика. И что тут удивляться, ведь не надо ломать голову над тем, как перевести «Птица кроткая, ворона». Йохан Хырак знает языки, и его выпуклый лоб блестит. Из таких, как он, людей вырастают революционеры, если они, конечно, не женятся на дочери какого-нибудь крупного хуторянина.

На следующем сходе выборных, когда уже назначены деньги на вспомоществование волостным нищим, волостной старшина говорит:

— А теперь прошение в защиту Поммера… Я надеюсь, что все вы подпишетесь как один.

Сход выборных замирает. Все, кроме Кообакене, хорошо помнят историю с теми, старыми, прошениями. Все они сидели на господской половине в трактире, с пивом и водкой перед носом, а потом подбрасывали в воздух Краавмейстера, так что голова его даже хлопнулась о балку.

— В защиту Поммера? — резко, воинственно спрашивает старый скотник. — Как же так? Дела его сами себя защищают. Свет разума не нуждается ни в какой защите…

— Именно свет всегда и приходится защищать больше всего, — вставляет писарь, сидящий за книгой с протоколами.

Кообакене на мгновенье в замешательстве.

— Скажем, свет лампы или фонаря, оно конечно; у них слабое пламя, самое легкое дуновенье может их затушить… Но духовному свету ветер нипочем, совсем другое дело…

— Из Юрьева пришло письмо от инспектора народных школ, где настойчиво советуют с юрьева дня отказать в месте учителя Яану Поммеру и устроить выборы нового школьного наставника, — объясняет положение Патсманн. — Но скажите, чем плох Поммер, что мы должны искать другого?

— Как инспектор вообще пришел к тому, что от Поммера надо избавиться? Опять, видно, кто-то наврал. — Кообакене слышал вполуха, что на учителя настрочили письмо, но он эти сплетни счел за выдумки всяких бабок: кто же осмелится поднимать руку на свет духовный!

— Из нашей волости послана жалоба… — тихо, как бы между прочим, говорит Патсманн.

— Если из нашей волости, то ты, сонная тетеря, виноват в этом, — кричит Кообакене, повернувшись в Сторону Кууритса, что сидит в углу комнаты, за спиной волостных мужей, и клюет носом.

— Я, что ли? — оторопело и сонно отзывается помощник волостного старшины.

— Да, ты, а то кто же. Ты, Краавмейстер и трактирщик — вы были заправилы, вы спелись между собой. Водка всему виной, она когда-нибудь принесет нашему народу такой вред, что хуже и не придумать! Старинная поговорка говорит: пей, да дело разумей, — а народная мудрость самая справедливая, ее забывать нельзя. Что это значит: пей, да дело разумей? Понять можно двояко. Так, что отложи питие и разумей, говори, думай… Или так: выпей и крепись, чтоб голова была свежей, держи себя в руках, как на возу, когда лошадь заартачится и не слушается вожжей… А что делали вы, почтенные волостные мужи, когда настрочили жалобу на Поммера? Вы предались лжи, творили зло перед богом и людьми!

Волостной старшина ловит мгновенье, когда Кообакене переводит дух, и говорит быстро и внушительно:

— Прошение на русском языке готово. Кто хочет познакомиться поближе, что написано в защиту Поммера, может спросить у Хырака. Он объяснит и переведет каждому, кто пожелает, нужные места!

Никто не желает. Чего еще переводить и объяснять, картина ясна. Поммер должен остаться на месте, правильно сказано! За правду они всегда стояли и будут стоять.

Писарь макает перо в чернильницу и протягивает для подписи волостным выборным.

Из-за угла трактира выезжают сани, запряженные парой, с бубенчиками.

Инспектор народных школ едет в Яагусилла.

Господин инспектор с его пышущими щеками упакован в толстые одежды, он словно вещь в себе.

В воротах старой школы он велит кучеру придержать лошадей и думает: входить во двор, взглянуть на недостроенный дом, этот заметанный снегом призрак, или не входить. Нет, он все же не войдет — ноги будут в снегу.

Он замерз в дороге и сердится, что пришлось предпринять поездку в это неуютное время года.

Вернее, он вынужден был предпринять ее, потому что последнее письмо-прошение было таким странным и…

Он наверняка схватит насморк, если не кашель.

Школа у них вроде где-то в крестьянской избе… Да, надо проехать еще подальше, к тому хутору, где новый дом.

И он уже видит, что поодаль, во дворе, кружат дети, бросают снежки и с гамом гоняются друг за другом.

Он на верном пути.

Бубенцы звенят на всю деревню. Школьный барин едет! Школьная комната становится вдруг как потревоженный улей, полный гула и скрытой тревоги! Держитесь теперь те, кто не выучил назубок уроки!

Первым делом инспектор греется у горячей печи. Особенно худо пришлось в дальней поездке рукам и ногам. Его верхняя одежда — большое зимнее пальто с каракулевым воротником и, тоже из каракуля, высокая шапка — лежит на столе под окном. От них пахнет зимой, длинной дорогой и еще каким-то чужим сладким запахом, названия которому тут не могут подобрать.

Поммер затапливает плиту на кухне, потому как господин инспектор выразил желание согреться стаканчиком чая, если это возможно.