Али Смит - Весна [litres]

Он не знает, что еще делать.

Простите.

Он – десятилетний мальчик с широко расставленными руками, но он не играется в самолеты, как другие послевоенные мальчишки, нет, его руки – не крылья, и речь не о полете. Они стали длинным гибким шестом для мальчика на канате высотой под облака (так высоко, что от облаков иногда намокает челка).

Он балансирует в воздухе на проволоке – тонкой, как леска на отцовских катушках. Хотя война закончилась больше десяти лет назад и, по меркам его сына, с тех прошла целая жизнь, отец просыпается с криком посреди ночи, затем встает и бьется о дверцы большого шкафа, стоящего в комнате родителей.

Ну а сам он неожиданно достиг почти невозможного для десятилетнего мальчика равновесия и высоты, вопреки прогнозам.

Теперь Ричарду за тридцать, он в постели с женщиной, которая станет его женой. Когда это было? Больше тридцати лет назад. Его будущая жена плачет в его объятьях, потому что прошла весна – ее любимое время года.

Нельзя же плакать, что наступило лето, – говорит он. – Я еще мог бы понять, если б ты плакала о зиме. Но лето?

Я могу плакать о чем захочу, – говорит она.

Он удивлен. Неужели люди могут просто так плакать о чем захотят? Жаль, что к нему это не относится. Он никогда не может ни о чем плакать.

Его будущая жена, вытирая лицо о волосы у него на груди (вообще-то это очень эротично, и в первые дни их совместной жизни секс довольно часто доводил ее до слез), говорит ему, что после смерти будет возвращаться каждый год цветами на дереве.

И если ты умрешь раньше меня, – говорит он, – я буду все время, пока проживу без тебя, пользоваться разницей во времени по всему свету, чтобы провести столько времени, сколько можно на нашей планете, в весеннюю пору – в поисках тебя.

После этих слов она снова заливается слезами. У него очень романтичное настроение.

Пять лет спустя после того весеннего обещания он пройдет по их дому к разбитой стеклянной филенке в задней двери, через несколько дней после того, как в нее что-то бросили (чайник? кота?), поскольку вся дверь превратилась теперь в замерзший пазл и стала одним из источников освещения для всего первого этажа, и он продаст этот дом много лет спустя, так его и не отремонтировав: дом словно застрянет почти на целое десятилетие в зимнем освещении, каким бы ни было время года.

Теперь? Он человек на вокзале, ждущий своего последнего поезда.

Времена года бессмысленны.

Нет, еще хуже. Пэдди стала прахом, а время идет дальше. Осень, потом зима. Потом весна, и так далее.

Он опускает глаза на рельсы, на их аккуратный узор. Смотрит на землю вокруг них, камни и траву вокруг аккуратности.

Я тоже прах, – думает он. – Просто в другой форме. Весь мир и все люди в нем. Прах.

Так, может, мы должны обращаться с миром получше? – говорит воображаемая дочь у него в голове. – Раз уж он – до такой степени мы ? Раз уж мы буквально сделаны из него ?

Милая, тебя не существует, – говорит он.

Угу, я знаю, – говорит она.

Тебя нет, – говорит он.

И все же я здесь, – говорит она.

Уходи, – говорит он.

Как же я уйду? – говорит она. – Ведь я – это ты.

В эту минуту на путях появляется поезд. Он приближается. Поравнялся. Останавливается. Его двери бибикают.

Открываются лишь самые последние: никто не выходит, кроме двух человек, мимо которых он проходит, – девушка и женщина, белой и смешанной расы, женщина в какой-то форме, толстом тренчкоте, а девушка в школьной одежде, которая кажется для севера Шотландии легковатой. Вспыхивает искра их истории, какой бы она ни была, но условия самые неблагоприятные – ничего, кроме внешнего вида.

Затуши ее.

Какое облегчение – покончить со всем этим навсегда, и он проходит мимо: они тоже стали всего лишь прахом, как и все остальное, но в данный момент они как раз очень полезный балласт, поскольку находятся между ним и вокзальной охранницей в светящемся жилете, вышедшей встретить поезд.

Внизу не так уж много места для человека. Этот поезд довольно низко опускается над землей. Его металлические части, там, где меньше всего видно, облеплены грязью. Даже машине приходится сталкиваться с природой – даже машине не ускользнуть от земли. В этом есть что-то утешительное.

Он наклоняется к… как это называется? Низ. Днище поезда.

Если лечь ничком на землю, то можно просунуть голову – он присматривается к расположению колес. Ложится на живот. Камни. Трава. Металл. Переворачивается. Пытается подсунуть голову к колесу, прижимаясь затылком к рельсу.

Меньше чем через минуту несколько человек в светящихся жилетах побегут из вокзальной конторы в конец перрона.

Но именно сейчас – ничего. Минута, когда ничего не происходит.

Еще одна такая минута.

Опоздавший поезд вроде бы должен покидать вокзал побыстрее.

С днища капает что-то правдивое. Ну, говоря по правде, просто грязная вода. Он закрывает глаза.

Теперь в любую секунду время может остановиться.

Теперь в любую секунду время может закончиться.

Теперь в любую секунду…

–

Эй.

Эй. Сэр.

Он открывает глаз. Туда падает капля. Он приподнимает руку, чтобы вытереть глаз, и ударяется тыльной стороной ладони обо что-то металлическое, дергает при этом головой и сильно стукается лбом о днище поезда.

Ай.

Простите, сэр.

Он высовывает голову из-под поезда.

Девочка – настоящая, та, что недавно сошла с этого поезда, – сидит на корточках на краю перрона позади поезда. Она смотрит прямо на него.

Мне очень нужно, чтобы вы этого не делали, – говорит она.

Февраль. В оконное стекло бьется первая пчела.

Свет начинает упираться, коченея на холоде. Но пение птиц берет день в кольцо – когда рассветает и когда смеркается.

Даже в темноте воздух другой на вкус. В свете уличных фонарей голые ветви деревьев освещены дождем. Что-то изменилось. Как бы ни было холодно, этот дождь уже не зимний.

Дни становятся длиннее – lengthen .

Вот откуда взялось слово Lent – Великий пост.

Латинское название месяца происходит от слов, означающих «очищать» и «умилостивлять богов», обычно воскуряя подношения, – оба, вероятно, этимологически восходят к Фебруа, древнеримскому празднику очищения. Месяц растительности, возвращения солнца, дождливый месяц, месяц капустных всходов, месяц голодных волков, месяц пирожков, которые преподносились богам, чтобы год был добрым, урожай был добрым, жизнь была доброй.

В горной Шотландии, когда традиции еще соблюдались строже, чем теперь, в этом месяце люди зажигали свечи – candles , чтобы вернуть солнце обратно на землю (отсюда Candlemas – Сретение). В это время года девушки плели фигурки из последних снопов последнего урожая зерна, клали свои творения в колыбель и танцевали вокруг, распевая песню о возвращении жизни, о змеях, пробуждающихся и покидающих гнезда, о прилетающих птицах, о св. Невесте – Bride , Бригита, или Бриджет из Килдэра, в числе прочего, святой покровительнице Ирландии, плодородия, весенней поры, беременных женщин, кузнецов и поэтов, коров и молочниц, моряков и лодочников, повитух и внебрачных детей. Извод кельтской богини огня по имени Брид, в честь которой люди разжигали костры, она также благословляла святые колодцы и места, вода в которых, говорят, по-прежнему способна исцелять недуги, особенно глазные.