Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

Уважаемый генеральный прокурор СССР! Я обращаюсь к вам с просьбой, помогите мне восстановить истину, доброе имя гражданина Советского Союза и призвать к порядку прокурора Вавилонска Кулакова, взяточника и бюрократа, покрывателя нарушителей наших законов, указанных в моей жалобе. Дайте мне возможность доработать год, чтобы сделать перерасчет пенсии и спокойно уйти на заслуженный отдых. Плаксий Петр Дмитриевич.

— Ну ты накатал, Митрич, — тяжко вздохнул Рыжий. — Налейте-ка мне чего-нибудь.

Разлили остатки виски и настоянной водки. Президент и старухи пить отказались. Зато Плаксий маханул за двоих и закашлялся. Отдышавшись, он посмотрел на Хозера:

— Ну что — пойдет?

Главный редактор пожал плечами:

— И все это правда?

— Разрази меня гром, если где-то покривил душой! — воскликнул старик и перекрестился.

— Да… Как вы в этом кошмаре живете… И все это называется великая империя.

— Вот так и живем, хлеб жуем, — улыбнулась Фатима.

— Ты вот что, Митрич, — прогундосил Рыжий, прикуривая сигарету. — Отпечатай все это на машинке и отправляй фототелеграммой, если, конечно, денег не жалко.

— Для такого дела не жалко, — согласился Петр Дмитриевич.

В коридоре зазвонил телефон, Марина выбежала в прихожую.

— Звонят из крематория, — сказала она, напуганная. — Говорят, что в понедельник можно забирать урну. Спрашивают, сами приедем или на дом доставить?

За столом растерялись. До сих пор этот вопрос не обсуждался.

— Во сколько забирать? — первым опомнился Рыжий. — Узнай и скажи, что я сам приеду, а то деньги сдерут, что волосы дыбом встанут!

Марина снова убежала к телефону и, вернувшись, доложила:

— После двенадцати.

В комнате опять стало тихо, как перед началом поминок. Все опустили головы, а Забриха потянулся к Марининой бутылке с виски, где оставалось. на донышке, налил себе, выпил и вытащил из пачки сигарету.

— Надо сегодня его сестре позвонить, сообщить, что я привезу урну.

— Это на Украине? — переспросил Плаксий.

— А кто здесь к нему будет за пятьдесят километров ездить? — огрызнулся Рыжий. — А там отец, мать рядом лежат. Похороним рядом с ними.

— Разумно, — согласился Хозер. — Марина, пойди закажи разговор. Вон его записная книжка на столе, там должен быть телефон. А вам, наверное, деньги нужны? — обратился он к Рыжему. — Вот, возьмите на билет, — он вынул из бумажника полсотенную купюру.

— И мы сбросимся, — поддержал президента Плаксий.

— Спасибо, друзья, — пробормотал режиссер, глядя на зелененькую бумажку, положенную на стол Хозером. Растерянность и сомнительное предчувствие охватили его — неспроста президент расщедрился, значит, будет Лешкины стихи выманивать…

Соседи пошли за деньгами. Плаксий принес двадцать пять рублей, Евгения Степановна десять, а Фатима — пятерку.

Марина тоже вскочила, но Забриха остановил ее:

— Хватит, хватит, спасибо вам еще раз.

Гости взялись за свои стулья и направились к дверям. Марина и Евгения Степановна понесли на кухню посуду.

На улице стемнело. В комнату ворвался ветер. Листы бумаги полетели со стола покойного. Забриха принялся собирать их, и тут к нему подошел Хозер:

— Слушай, коллега, давай рассудим трезво. Ведь ты знаешь, что мой журнал безгонорарный, едва свожу концы с концами и держусь только на пожертвования.

— Сионистской ложи и еврейских миллионеров?

— А Ленин где деньги брал? Кто его финансировал? Забриха опустился в кресло и достал сигарету.

— Я же всю жизнь за идею, за Россию, черт побери, но только за демократическую, а не тоталитарную. Мы же с Максимовым большие друзья, я постоянно в "Континенте” печатаюсь. А потом, как я понял, покойник не был таким антисемитом, как ты. Мне Марина все время об этом говорила. Он, скорее, космополит был. Давай ему сделаем имя хоть после смерти. Он его заслужил… — сказал Хозер.

— Да ты, в общем-то, неплохой парень, — вроде бы согласился с ним Рыжий. — Я тебе столько резкостей наговорил, а ты проглотил или сдержался… Слышишь, старик, я не знаю. Была бы его воля, тогда бы все ясно было. Но живым-то он совсем не хотел печататься…

— Не хотел ввязываться, потому что было бесполезно. Как будто не знаешь, какие были времена. Возьми того же Высоцкого. Он что, тоже не хотел печататься? А на Западе и диски вышли.

За окном ударил гром, и через несколько секунд хлынул ливень. В комнату забежала Марина.

— Да закройте же окно! — вскрикнула она. — Стекло разобьется!

Президент осторожно закрыл окно и увидел за батареей два листка, на которые стекала тоненькая струйка дождевой воды. Он поднес их к глазам.

А на втором было написано от руки:

Повернувшись к Забрихе, Хозер вздрогнул: режиссер спал, уронив голову на спинку кресла. "И как он один целый день с гробом таскался?” — пожалел его президент и, положив листки на стол, вышел из комнаты.

Исаак Давидович Хозер был человеком весьма известным и в русском зарубежье и в метрополии, как любят называть свою родину диссиденты и эмигранты. Карьеру свою он начал в конце шестидесятых годов, когда брежневские генерал-губернаторы от искусства азартно продолжали хрущевскую политику борьбы с патологическими отклонениями от соцреализма в области изобразительного искусства.

Никому не известный молодой экономист Ися из благословенной Одессы женился на москвичке Алле из-за прописки и жилья — у Аллы после смерти матери осталась трехкомнатная квартира, правда, в очень запущенном состоянии. Для того чтобы, не дай Бог, брак не был фиктивным (а жить с женой Ися не собирался), пришлось родить Марину. Через два года Ися развелся с Аллой, и они разменяли квартиру: он перебрался в однокомнатную, а жена с ребенком переехали в Вавилонск, где в самом центре города заняли две большие комнаты в коммуналке, в которой жили покойный Богатый, супруги Плаксий, Евгения Степановна и Фатима-апа. Конечно, еще со студенческих лет молодой Хозер уже смотрел одним глазом на Запад. Он поставил себе целью перебраться в Америку, а для этого, как известно, надо было в Союзе заработать хороший политический капитал, то есть приобрести статус гонимого властями, который дал бы основания для обращения в американское посольство о предоставлении политического убежища.

Сначала Ися занялся защитой прав евреев, отъезжающих из СССР на постоянное место жительства за границу. Тогда он обосновался в Кишиневе, изучил соответствующую юридическую литературу: статьи из журнала "Социалистическая законность”, книгу Ремнева "Вы обратились в учреждение”, письма Ленина к Сталину для Политбюро ЦК партии "О "двойном” подчинении и законности”, выступления Л. Брежнева перед избирателями… И начал "бомбить” прокуратуру Кишинева, Молдавии, СССР. А суть проблемы сводилась к следующему.