Владимир Логинов - Ад криминала: Рассказы и очерки

После получасовой езды водитель свернул на узкую дорогу, уходящую в лес, и сбавил скорость. Через несколько минут показались огни привилегированного дачного поселка. Без пяти двенадцать президент вылез из машины и пошел по тропинке вдоль берез и елей к темному двухэтажному особняку.

У дверей его встретил высокий парень спортивного вида лет тридцати. Хозер протянул ему руку.

— Я вас приветствую, господин президент, — улыбнулся молодой человек.

— Здравствуйте, Сигма. Как успехи?

— Да кое-что есть. Проходите, пожалуйста.

Они вошли в маленькую комнату, видимо, предназначенную для прислуги, и Сигма повернул выключатель. Окно комнатки было плотно зашторено, на столике стоял самовар, чайник и чашки.

— Хорошо бы чайку, — опустился на диван Хозер.

— Все готово, — услужливо кивнул Сигма. — Наливаю.

Отхлебнув несколько глотков, Хозер достал сигарету.

— Ну, как отец? — поинтересовался президент. — Надеюсь, теперь уже депутат Верховного Совета?

— Прокатили на выборах во второй раз, — грустно ответил агент. — Из всего управления торговли только один наш хороший знакомый прорвался. Зато удалось хоть эту дачу снять. Все соседи большие государственные люди. Кое с кем уже познакомился. От услуг не отказываются.

— Хорошо. Теперь давай по делу, — президент достал маленький магнитофон и положил его на стол перед своим агентом, а Сигма взял из-под подушки папку и раскрыл ее.

— Редактор ленинградского самиздатовского журнала "Возрождение России" Зоя Касаткина взяла интервью у Лазаря Кагановича.

— Почему именно ей открыл двери своей квартиры Каганович? — удивился президент. — И сколько ему сейчас лет?

— Девяносто шесть. А ее он хорошо знает. Когда-то она была вхожа в его дом, был у нее роман с его покойным сыном Юрием.

— Ах, вон оно что… Ну и что он сказал?

— Перепечатано с пленки. Касаткина: "Каганович в течение многих лет входил в ближайшее окружение Сталина, и в нем видят одного из главных соучастников сталинских преступлений. Как он относится к подобным обвинениям?" Ответ: "Люди, которые их выдвигают, не понимают законов времени. Им бы побывать в нашей шкуре. Кругом разруха, кругом враги — внешние и внутренние. Как бы они наводили порядок? Нужен был лидер, способный сплотить вокруг себя весь народ, нужна была монолитная партия без фракций и оппозиций. Вот мы и вычистили их из партии. Как можно было действовать по-другому?" Касаткина: "Члены общества "Память" и другие "Почвенники" утверждают, что именно Каганович вместе с Мехлисом, Ягодой и другими приближенными к Сталину евреями оказывал на диктатора дурное влияние и даже фактически руководил его действиями. Как ни парадоксально, но в своих взглядах по "еврейскому вопросу" Каганович фактически смыкается с обществом "Память". Каганович: "Евреи постоянно мутят воду и постоянно баламутят народ. Вот и сегодня, в дни крушения государства, они в первых рядах застрельщиков беспорядка. До войны мы успешно преодолели пережитки еврейского буржуазного национализма, но когда война кончилась, они забыли, кто их спас от гитлеровского уничтожения, и под ширмой защиты "общечеловеческих ценностей" ударились в космополитизм. Я первым обратил внимание Сталина на эту опасность, и он со мной согласился. Мы повели наступление на космополитизм и прежде всего нанесли удар по еврейской интеллигенции, как его главной носительнице…" Касаткина: "Но ведь вы сами еврей?!" Каганович: "Только по рождению. А вообще-то я никогда не чувствовал себя евреем — у меня совершенно иной склад ума и образ мыслей. Евреи склонны к анархии, а я люблю порядок!" — Сигма улыбнулся и поднял глаза.

Президент выключил диктофон.

— Да, наградил же Бог Россию такими евреями… — пробормотал Хозер. — Давай главное.

— Группа старшего научного сотрудника Института борьбы с преступностью Черенкова создала прибор, позволяющий определить присутствие в помещении другого человека в течение трех — пяти дней, а при наличии волоса, оставленного им, даже не более одного сантиметра длиной, прибор выдает информацию о возрасте, росте, национальности объекта, цвете глаз и кожи, сексуальности, склонности к алкоголю…

— Это уже совсем интересно. Полштуки тебе за эту справочку. Займись прибором капитально. Денег не пожалеем. Любой ценой!

— Ясно! — отрапортовал Сигма.

— Ну пока, — президент протянул ему пачку денег и шагнул к двери.

Через десять минут он уже ехал в сером "жигуленке" в неизвестном направлении.

Стоило отцу уйти, Марина почувствовала легкое головокружение, потом ее будто бы приподняло над софой, и она повисла в невесомости. Такое случалось с ней и раньше, когда она пыталась заниматься лечебным голоданием, выдерживая без еды не более трех дней. И так же, как в период тех увлечений, она плавала по комнате, зависая в разных точках. Она решила, что спит или слишком много выпила, однако вскоре какой-то резкий толчок подбросил ее куда-то высоко-высоко, и сознание девушки отключилось…

Бледно-розовый свет неестественного заката стелился по лесной траве, кружилась голова от дурманящих запахов лесных цветов, звучала тихая струнная музыка цикад, а рядом с ней лежал загорелый Алексей с густо проступившей проседью в трехнедельной бороде. Таким он был, когда они отдыхали в Дивноморске три года назад. Она наклонилась к нему и стала целовать его тело, теплое от солнца, соленое от моря. Он обнял ее левой рукой и стал гладить ее спину, едва прикасаясь к коже подушечками пальцев. Она задрожала от страсти, зарываясь в его объятия, но вдруг что-то холодное и твердое ощутила своим нутром, вздрогнула и открыла глаза: он был весь синим, даже фиолетовым, и пена пузырилась на его запекшихся губах. Вскочив на ноги, она принялась лихорадочно одеваться, а он вдруг запарил, словно жарясь на сковородке, и стал рассыпаться. Она в ужасе отвернулась, а когда снова в страхе взглянула на него, то увидела на примятой траве только легкий пепел, очертивший контуры его бывшего тела. Ветерок, бежавший по траве, подхватывал этот пепел и разносил по поляне. Потом все исчезло. Она оказалась одна на этой дикой лесной полянке, куда они поднимались по горным тропам почти два часа. Но нечто неуловимое и необъяснимое говорило ей о его незримом присутствии здесь, она была уверена, что Алексей рядом, стоит только назвать его имя. И она назвала, дрожащим от волнения голосом…

— Конечно, я здесь, — ответил он тихо с какой-то потусторонней ноткой в голосе. — Мы с тобой были тут счастливы, тут ты стала женщиной, тут я тебе читал лучшее стихотворение… Но ты не поняла его, я всегда был непонятен тебе, и ты называла меня странным и даже побаивалась. Я никогда никого не любил, как должен любить поэт, я всегда был во власти вожделения и страсти. Но ты… тебе посвящается это стихотворение…