Игорь Головко - Следствие в Заболочи [Авторский сборник]

– Ты куда лезешь?

– Ну, так вынь ты, – обратился к нему деревенский следователь. – Тебе больше всех должно быть интересно, что там записано.

– Защитите меня от него, – вдруг взмолилась Светлана, и, выскочив из-под прикрытия мужа, быстро лавируя между стульями, бросилась за спину Вадима Евгеньевича. В её карих миндалинках появились настоящие огромные слёзы.

Все замерли, как статуи, в римском храме.

– Это он! Он убил его! – закричала Светлана, показывая своим тоненьким городским пальчиком на Дениса. Я только хотела подпоить, чтобы Крючок отключился, и забрать плёнку. Добавила чуток клофелина. По телеку видела, что в маленьких дозах он неопасен. Усыпляет. А он увидел, как мы пили под окном, выскочил и долбанул Крючка в висок кулачищем. Тот и скопытился. Затем забросил его в колодец, еле успела, как бы помогая тащить, плёнку из кармана выудить.

– А, что же вы хотите? – смотря на всех уверенными трезвыми глазами, усмехнулся Денис. – Распустились тут все! Бабы лезут к этому вечно пьяному, облеванному, вонючему ничтожеству, как пчёлы на мёд. Мужики бегают за ним с ножами, не имея смелости проткнуть этого негодяя, как барана. Да я у вас здесь, в деревне, как ассенизатор, как золотниковых дел мастер. Вы меня должны все на руках носить. Надо же, избавил от деревенского хама, и вы ещё на меня осуждающе смотрите?

Он потянулся к бутылке с водкой, медленно налил себе полный стакан, и, мелкими глотками влил содержимое в распахнутую глотку. Потом так же медленно поставил его на стол. Вздохнул, и грохнулся спиной на пол, как подкошенный.

– Ух, ты!!! – раздался восхищённый возглас мужского населения деревни. Может, это восхищение относилось и не только к количеству выпитого?

Светлана вынула из кармана кулак, в котором была зажата кассета.

– Григорич, у тебя ведь есть магнитофон? – обратился ко мне Андреич.

– Нет. Но он есть у Вадима Евгеньевича.

– Я его увез в Москву.

– Тогда у Виталия.

– Да. Но он дома.

– А можно его побыстрее принести. Надо бы прослушать это до приезда милиции. Светлана обессиленная, молча, опустилась на стул.

– Не надо слушать кассету, – торопливо жалостливо попросила она, спеша выговориться. – Я сама вам расскажу, что там. Там Крючок записал мое свиданье с одним человеком. Он зашёл в дом тихо. Увидел меня с мужчиной. Подошел к лежащему на столе магнитофону и включил запись. Притаился в темноте, а когда немного записал, вынул кассету и громко сказал: «Привет, ребята! Копите деньги на выкуп!» И выбежал из комнаты. После этого он шантажировал меня, так как с мужчиной он это проделывать побаивался. Он запросил с меня такую сумму, что мне было не потянуть. Десять тысяч долларов. Я его молила… Я же люблю Дениса. Ну, вы же знаете, что это был грязный подонок. Ничего не действовало.

– И ты его хотела отключить при помощи этого, как его, колофелина?

– Клофелина, – поправила Света тихим голосом. Я же говорю, что слышала по телевизору, что это лекарство вырубает на некоторое время и купила, чтобы добавить ему в выпивку и отобрать кассету. Но он стал осторожен. С собой её не носил, запрятав где-то. Я пыталась у него дома найти, но не нашла. Тогда я ему сказала, что Новый год будем справлять у Григорича и, чтобы он пришёл ненароком, а я принесу деньги. Я выскользнула, когда заметила, что он вышел. Ну а дальше все было просто. Надо было только спешить, чтобы кто-то не вышел случайно. Он тоже торопился получить деньги. Я показала ему «куклу» и потребовала, чтобы он показал пленку. Он показал. Тогда я быстро вынула бутылку, налила в захваченные стаканы, предложила выпить за сделку. В один из стаканов, в верхний, я ещё в сарае добавила клофелина. Когда мы пили, нас в окно увидел Денис. Крючок хотел, вдобавок, как он сказал, меня поцеловать, и не знаю, ещё что… заодно, к сделке. Грубо обнял. И тут, откуда ни возьмись, появляется Денис, и как даст ему по голове, и, не успела я ничего сказать, сбросил его в колодец, и тут же ушёл. Вытащить Крючка из колодца я, сами понимаете, не могла, а признаться вам не сумела. Думала, что всё это как-то само собой устаканится. Очухается – вылезет. А, чтобы помочь ему это сделать, уговорила девочек пойти покурить. Хотела сделать так, чтобы они заглянули в колодец. Но это вышло и без моих усилий. Что теперь делать? Что мне делать? Я так боюсь Дениса. Он меня убьёт.

– Часом не убьёт. Наубивался, чай. На всю оставшуюся жизнь этой смерти ему достатно будет, – как бы, про себя, прошептал Андреич. Выглядел он очень усталым. Дело его было сделано. Результат достигнут. Но чувствовалось, что он чем-то недоволен. Долго молчал. Никто не решался прервать это молчание. Затем он обвел всех глазами и, обратившись сразу ко всем присутствовавшим, закончил: – Соседи, вы все знали Крючка, как человека, в общем-то, поганого: пьяницу, богохульника, бабника. Наш убийца, если и избежит суда людского – мы же не будем его к этому суду подталкивать – не уйдёт от Божьего. Светка, кажись, до конца боролась за свою, не будем выяснять к кому, любовь. Зачем нам ей жизнь портить? Не было никаких пленок, лекарств, не было убийства. Был несчастный случай. Крючок упал и ударился обо что-то виском. Зная нашу доблестную милицию, скорее всего, никто и разбиться то не будет. Верно, я гуторю? – глянул он на единственного её представителя, пусть и отставного уже.

– Да, – ответил общий гул голосов.

– С Денисом позже объяснишься сама. Расходитесь все. Ты, Светка, на чуток, останься. А вы, Вадим Евгеньевич и Григорич, подождите во дворе, я вас позову.

Все задвигали стульями и с облегчением потянулись по домам. Мы с Вадимом дисциплинированно исполнили его просьбу.

Оставшись наедине, Андреич протянул Светлане кассету и тихо спросил: – А мужчина-то, что с тобой тогда был, часом не Вадим ли Евгеньевич?

Она быстро взглянула в его хитренькие чёрные, чуть раскосые глаза, густо обрамленные сетью глубоких морщин, и, так же тихо, прошептала: – Да.

До дома Сергеевых мы с Евгеньевичем, как санитары на фронте, тащили по снегу «раненого» товарища, а за нами шла неутешная жена, забрызгивая дорожку солёными каплями.

Вдали над За́болочью загорался новый день.

Меня зовут Тиба́льт. Правда Хозяин вольно пользуется моим именем, называя то Бальт, то Бальтик, Бальтийский, Батики, Басик, Бася, а также Сын, Сынок, Маленький, Прибалтийский мальчик, другими именами, которые только приходят ему в голову. Я не обижаюсь. Пусть зовет, как хочет – я ведь американский стаффордшир, и потому терпелив безмерно.

Первые две недели после рождения я со своими братьями и сёстрами уютно лежал под горячим животом матери – Фрины, ползал по белой простынке, пил теплое сладкое мамино молочко. Потом нам давали вкусную кашку. Мы бегали и резвились, устраивая лёгкие потасовки, громко рычали и лаяли, пугая друг друга. Когда нам исполнилось три месяца, нас осталось трое. Теофил – голубой с черными тигровинками, Тельма – рыжая с такими же полосками и я, Тиба́льт, – палевый, ну это значит, бледно-жёлтенький, но горлышко и грудка белые и белые носочки на ногах. У меня коричневые глаза, остренькие маленькие ушки и мощная короткая шея. Все говорят, что я очень красивый. Это и заметила, наверное, молодая девчонка, с ярко чёрными волосами, выбрав меня, схватила в охапку и понесла домой.