Александр Дюдин - Сестры

Делегаты оказались невредимы, кроме шестнадцатилетнего Вити Пономаренко, токаря авиационного завода. Его ранило осколком в плечо, навылет, кость не задело. В медсанбате его осмотрели. Остаться там он категорически отказался. Бледный от испуга и боли, упрямо твердил: «Ничего, это ничего! От своих не отстану, с ними поеду. Поеду с ними!» – и поехал.

Вечером, в этот же день, на двух грузовых машинах делегацию отправили на передовые позиции. Крестцы – конечный железнодорожный пункт. Линия фронта располагалась от него в ста двадцати километрах. Дорог нет. По лесам и болотам вдоль реки Волхов командованию армии пришлось проложить более пятидесяти километров дорог из деревянного настила с тем, чтобы обеспечить бесперебойный подвоз боеприпасов и снабжения армии. По бездорожью и по примитивным дорогам бесконечной лентой к линии фронта днем и ночью тянулись тысячи грузовиков.

Весна запоздала. Холодно. Небо, казалось, падало на землю низко нависшими, набухшими влагой, мохнато-черными облаками, которые едва не задевали верхушки деревьев. И, несмотря на это, только отъехали километров двадцать, как два вражеских бомбардировщика на предельно низкой высоте начали заходить на дорогу, полную автомашин. Одному стервятнику удалось сбросить несколько бомб, второй был вынужден быстро скрыться, так как навстречу вылетел наш «ястребок».

Движение не остановилось ни на минуту, никакой паники. Первые перед завалом и разрушенной дорогой грузовики, оставшиеся целыми, пошли в объезд. Колонна последовала за ними, и питание фронта пошло обычным порядком.

Всю ночь шел проливной дождь. В кромешной тьме почти вплотную беспрерывно двигался транспорт. Остановиться нельзя даже на мгновение, так как столкнутся десятки машин (измученные недосыпанием шоферы частенько дремали за рулем).

Плохо одетые делегаты замерзли, жались друг к другу. Утро настало темное, холодное, туманное. В середине дня показалось сгоревшее село, еще видны дымящиеся тлеющие остовы колхозных домов и построек.

– Это Зайцево, – прищурив глаза, говорил батальонный комиссар Москалев, назначенный командованием для сопровождения делегации. – Одиннадцатого мая, ночью, отступая, фашисты с жестокостью садистов сожгли его вместе с людьми. Облили бензином и подожгли. Тех, кто пытался выскочить из домов, стреляли и бросали в огонь, не щадя никого: ни детей, ни женщин, ни стариков. Никаких объектов военного порядка в деревне не было. Не было в ней также воинских соединений. Деревня сожжена только потому, что она является зажиточной, колхозной, советской деревней, а всё советское, колхозное, по приказу Гитлера-людоеда, подлежит уничтожению.

О зверствах фашистов Сергей, конечно, читал, слышал. «Но, нет, ни одна газета не способна это передать. Это надо видеть самому, вот тогда поймешь, что такое война, дойдет до самого донышка сердца», – думал он.

– Ах, гады, гады! Убивать вас – мало! Самих сжечь живыми, чтоб на своей шкуре почувствовали, что вы творите, – шептала с широко раскрытыми от ужаса глазами Софья Никитична. Угрюмо смотрел старик Пахомыч, облокотясь на колени, опустив черные от машинного масла потрескавшиеся ладони. Молча глядели делегаты на обгорелые трупы, рядком лежащие впереди пепелища, и длинную яму, из которой взлетали вверх лопаты с землей. Горестно плакали женщины-солдатки, вытирая слезы концами стареньких шалей.

«Как только ты выносишь всё это, русский народ!? – думал Сергей. – Неужели забудут потомки это когда-нибудь? Забыли же 1812 год. А может быть, и хорошо, что постепенно всё это стирается из памяти? Значит, излечиваемся – нельзя жить с таким горем всю жизнь». Но сейчас это было свежо, и мутная волна мщения поднималась со дна души. Он стиснул зубы, чтоб не закричать. Ему бы, наверное, стало легче, но он молчал, это душило его. Рванул ворот гимнастерки.

Подавленные увиденным, угрюмые, они еще больше десятка километров пробирались до командного пункта соединения по хорошо замаскированной дороге из деревянного настила, не замечая ее.

Сергей думал, что КП такого крупного соединения должен помещаться вдали от линии фронта, но он оказался в густом лесу, всего в четырех-пяти километрах от передовой линии, тоже хорошо замаскирован и скрыт. Весь командный состав размещен в блиндажах и землянках, сравнительно хорошо оборудованных. На КП имелось несколько столовых, клуб, где ежедневно демонстрировались кинокартины. Жизнь на нем не замирала ни на одну минуту, ни днем, ни ночью. Будучи связан со всеми частями, хорошо налаженной радио- и телефонной связью, КП прекрасно знал, что делается на том или ином участке фронта.

Встретить делегацию вышли все командиры, находившиеся тогда на КП. Генерал-лейтенант Яковлев радушно и просто протянул руку Сергею.

– Я хорошо знаю Омскую область, – начал он улыбаясь. – В двадцать первом – двадцать втором годах командовал при подавлении контрреволюционного мятежа в одном из районов.

Сергей почему-то обрадовался, словно встретил земляка. Это сразу как-то сблизило их. Несмотря на страшную загруженность, Яковлев сам проехал с Сергеем и его бригадой по отдельным участкам фронта, подробно познакомил с обстановкой на фронте, боевой техникой, людьми.

– Самолеты нам нужны и снаряды, не хватает их. Экономим мы снаряды. До-о-олго целимся, пока сделаем выстрел. Правда, это научило людей метко стрелять, но имели бы мы их побольше, быстрее было бы пристреляться.

Части генерал-лейтенанта Яковлева освобождали Тихвин, Бугодаш, Вишеру. Эта группировка обеспечила разрыв коммуникаций фашистского командования при окружении Ленинграда и не дала немцам соединиться с белофиннами. В настоящее время соединение Яковлева держало активную оборону на очень большом участке ленинградского фронта.

– В конце апреля, – рассказывал Яковлев, – враг пытался активизировать свои действия и решил, во что бы то ни стало, ликвидировать разрыв своих коммуникаций. Ко дню рождения Гитлера были подтянуты две свежих немецких дивизии из весеннего пополнения: пятьдесят восьмая полицейская и дивизия «СС».

Софья Никитична попала в свою стихию: стреляла черными глазами, крутила бедрами.

– Как вас зовут, красавица? – бочком подкатил к ней на длинных ногах широкоплечий, бравый, с пышными усами боец.

– Софья. А вас как?

– Петром с детства кликали, – выпячивал он грудь, одергивая сзади гимнастерку. – Нельзя ли адресочек взять?

– Почему же нельзя? С полнейшим нашим удовольствием, пишите.

Парень заметался в поисках карандаша. Сергей слушал генерала, а сам поглядывал с тревогой на нее. Солдат записал адресок.

– Может, поцелуешь, красавица, а? На прощаньице? – Софья обняла его полной рукой и влепила поцелуй в губы, под хохот солдат. Генерал оглянулся, улыбнулся.