Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

По сравнению со всем этим комната Джози выглядела по-спартански: книжная полка, письменный стол, комод, кровать. По сравнению с атласным одеялом Кортни ее собственное, стеганое, казалось старомодным. Если в комнате Джози и был какой-то стиль, то, пожалуй, тот самый идиотский колониальный.

– Просто не похожа, и все.

– Моя мама – дизайнер. Она думает, что о такой спальне мечтает каждая девушка нашего возраста.

– Ты тоже?

Кортни пожала плечами:

– По-моему, это все немного смахивает на бордель, но я не хочу обижать маму. Давай я схожу за своей тетрадкой, и можем начинать.

Когда Кортни вышла, Джози, оставшись одна, незаметно для себя приблизилась к комоду и принялась рассматривать непонятные баночки и пузырьки. Мама, кроме помады, никакой косметикой не пользовалась. Взяв тушь для ресниц, Джози открутила колпачок и потрогала черную щеточку. Потом сняла пробку с флакончика духов и понюхала. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она увидела, как ее отражение в зеркале наносит на губы помаду – «сногсшибательно сексуальный оттенок», если верить надписи. Лицо сразу стало ярче. И живее. Неужели превратиться в кого-то другого так просто?

– Что ты делаешь?

Джози подпрыгнула. В зеркало она увидела, как Кортни подошла и взяла помаду у нее из рук.

– И-и-извини, – пробормотала Джози.

К ее удивлению, Кортни улыбнулась:

– Вообще-то, тебе идет.

Джоуи учился лучше, чем младший брат. Был спортивнее. Веселее. Рассудительнее. Мог нарисовать что-то посложнее прямой линии. Становился центром притяжения на вечеринках. Насколько Питер знал, а к таким вещам он относился очень внимательно, у брата было только одно слабое место: Джоуи не выносил вида крови. В семилетнем возрасте он потерял сознание, когда его лучший друг упал с велосипеда и разбил лоб. Если по телевизору шла медицинская передача, Джоуи выходил из комнаты. Вот по этой-то причине он и не охотился вместе с отцом, хотя Льюис обещал обоим своим сыновьям, что, когда им исполнится двенадцать, он начнет брать их с собой в лес и научит стрелять.

Этих выходных Питер ждал всю осень. Он уже много прочел об огнестрельном оружии и знал, что отец даст ему дедовский «винчестер» модели 1894 года с рычажным взводом, под патроны.30–30, а у самого отца «Ремингтон 721» с поворотным затвором, калибр.30–06, куплен для охоты на оленя. Сейчас, в половине пятого утра, Питер, не веря собственному счастью, держал оружие в руках, конечно на предохранителе, следом за отцом пробираясь по лесу. Изо рта шел пар.

Ночью был снегопад. Свежевыпавший снег – это идеальные условия для охоты на оленя. Накануне отец и сын уже приметили деревья, о стволы которых самец чесал рога, обозначая границы своей территории. Теперь нужно было только найти те места и проверить, нет ли свежих следов.

Мир становится другим, когда вокруг тебя никого нет. Питер старался ступать точно в отцовские следы. Он представлял себя солдатом, находящимся на задании во вражеском тылу. Неприятель притаился за углом и мог в любой момент открыть огонь.

– Питер, – прошипел отец через плечо, – приготовься.

Они подошли к кольцу деревьев, на которых видели следы оленьих рогов. Сегодня следы были свежие: оголенная плоть ствола белела в обрамлении бледно-зеленой очищенной коры. Питер посмотрел под ноги и увидел три дорожки следов. Судя по размеру отпечатков, один олень был гораздо крупнее двух других.

– Он здесь сегодня уже был, – пробормотал отец. – Наверное, ходит за оленихами.

В период гона олени-самцы становятся менее осторожными, чем обычно. Преследуя самок, они забывают о том, что их самих, вероятно, преследует человек. Стараясь ступать неслышно, Питер и его отец пошли через лес по следам, которые вывели их к болоту. Вдруг отец вскинул руку. Это означало: «Стой». Подняв глаза, Питер увидел двух олених: годовалую и взрослую. Отец обернулся и одними губами произнес: «Не двигайся».

Когда из-за дерева вышел самец, Питер перестал дышать. Животное выглядело мощно, величественно. Сильная шея легко удерживала вес рогов с шестью отростками. Отец осторожным кивком указал на винтовку: «Давай».

Пальцы Питера вдруг одеревенели, «винчестер» показался ему на тридцать фунтов тяжелее. Питер взял его на плечо и прицелился. Пульс так стучал, что оружие затряслось.

Но даже в таком состоянии Питер слово в слово помнил отцовские инструкции: «Стреляй в нижнюю часть тела, под переднюю ногу. Если попадешь в сердце, убьешь наповал. Если в легкое, он пробежит ярдов сто и упадет».

Олень повернул голову и посмотрел Питеру прямо в глаза.

Питер нажал на спусковой крючок – и промахнулся.

Намеренно.

Животные синхронно пригнулись, пока еще не поняв, где источник опасности. «Заметил ли отец, что я струсил, или он просто решил, что я мазила?» – спросил себя Питер, и в этот самый момент раздался еще один выстрел. Самки бросились прочь, а самец рухнул, словно подкошенный. Питер подошел и увидел, как из сердца оленя вытекает кровь.

– Я не хотел отбирать у тебя добычу, но, если бы ты стал перезаряжать винтовку, они бы услышали и разбежались.

– Все нормально, – сказал Питер, не в состоянии отвести взгляд от мертвого животного.

Потом он побежал в кусты, и его вырвало. Он слышал, как отец что-то делает с убитым оленем, но не оборачивался, а смотрел себе под ноги – на снег, который уже начинал таять. Подошел отец. От него пахло кровью и разочарованием. Питер почувствовал на своем плече его руку.

– Ничего, – вздохнул отец. – В следующий раз получится.

Долорес Китинг перевелась в среднюю школу Стерлинга в январе. Она была из тех девочек, на которых никто обычно не обращает особенного внимания: ни красотой, ни успехами в учебе она не отличалась, вела себя тихо. На французском Долорес сидела перед Питером, и, когда она вслух спрягала глаголы, затянутые в хвост волосы прыгали вверх-вниз.

Однажды, засыпая под монотонный голос учительницы, перечислявшей формы глагола «avoir» [15]  Иметь (фр.) . , Питер заметил, что Долорес сидит в чернильной луже. Это показалось ему забавным – тем более что штаны у нее были белые. Потом он понял: чернила тут ни при чем. Потрясенный своим открытием, он не удержался и вскрикнул:

– У Долорес месячные!

Для мальчика, растущего в семье, где мама – единственная женщина, менструация была одной из загадок женской природы наряду с непостижимой способностью наносить тушь на ресницы, не тыкая щеточкой в глаза, и, не глядя, застегивать крючки лифчика на спине.

Весь класс обернулся. Лицо Долорес стало красным, как пятно на штанах. Учительница вывела ее в коридор, чтобы проводить к медсестре. На стуле перед Питером осталась маленькая багровая лужица. На время своего отсутствия учительница пригласила в кабинет вахтера, но класс уже стал неуправляемым. Шепот пронесся по всем партам, как огонь по зарослям кустарника. О том, что произошло с Долорес и что осталось на ее стуле, теперь знали все.