Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

Директор поприветствовал всех по радио («Добро пожаловать в старшую школу Стерлинга», – сказал он, хотя они находились в совершенно другом месте) и предложил начать день с минуты молчания. Пока класс стоял, опустив головы, Джози озиралась по сторонам. Она оказалось не единственной, кто не молился. Кто-то передавал друзьям записочки, кто-то слушал плеер. Один парень что-то переписывал из соседской тетрадки по математике. Джози спросила себя: «Интересно, они тоже боятся почтить память умерших, потому что от этого острее почувствуют свою вину?»

Сменив положение ног, Джози уперлась коленом в крышку стола. Мебель, которой наскоро оснастили это здание, была рассчитана на малышей, а не на беженцев-старшеклассников. В результате высокие ребята вообще не смогли сидеть за столами: им пришлось писать, положив тетради прямо на колени. «Я Алиса в Стране чудес, – подумала Джози. – Смотрите, как я падаю».

Джордан подождал, пока клиент не сядет напротив него в комнате свиданий.

– Питер, расскажи мне о своем брате.

Вглядевшись в лицо подзащитного, Джордан заметил вспышку разочарования: парень понял, что его адвокат опять отрыл то, о чем он не собирался говорить.

– Какая именно информация вас интересует?

– Как вы с ним ладили?

– Я его не убивал, если вы спрашиваете об этом.

– Нет, не об этом, – ответил Джордан и, пожав плечами, пояснил: – Просто удивительно, что раньше ты о нем не упоминал.

Питер зло сверкнул глазами:

– А когда я мог о нем упомянуть? Когда мне предъявляли обвинения, а я сидел, заткнувшись? Или здесь, когда вы мне сказали, что говорить будете сами, а я должен слушать?

– Каким он был?

– Джоуи умер, о чем вы, очевидно, знаете. Поэтому я не понимаю, как разговор о нем может помочь мне.

– Что с ним случилось? – не отступал Джордан.

Питер поскреб металлический край стола ногтем большого пальца:

– Нашего золотого мальчика вместе со всеми его отличными оценочками раскатал в лепешку пьяный водитель.

– Да, с этим не потягаешься, – осторожно заметил Джордан.

– В каком смысле?

– Джоуи был идеальным сыном, так? Это уже само по себе было для тебя достаточно тяжело. А потом он умирает и вообще превращается в святого.

Джордан играл адвоката дьявола в надежде, что Питер проглотит наживку. И парень действительно переменился в лице.

– Да куда уж тягаться?! – яростно произнес он. – Я даже рядом не стоял!

Джордан постучал карандашом по краю портфеля. Что породило в Питере такую злобу: зависть или одиночество? А может быть, он устроил в школе бойню, чтобы на него наконец-то обратили внимание? В любом случае преступление Питера Хоутона нужно было подавать как акт отчаяния, а не как попытку превзойти славу брата.

– Тебе его не хватает? – спросил Джордан.

– Мне? – усмехнулся Питер. – Его? Ну разумеется! Как же я буду жить без брата – капитана бейсбольной команды, победителя олимпиады штата по французскому, идеального ученика, который запросто болтает с директором? Без брата, который высаживал меня из машины за полмили до ворот школы, чтобы никто не видел нас вместе!

– Зачем он так делал?

– Затем, что тот, кто общается со мной, бонусов не получает. Или вы не заметили?

У Джордана перед глазами возникли порезанные шины собственного автомобиля.

– Когда тебя дразнили, Джоуи за тебя не заступался?

– Смеетесь, что ли? Да он сам все это и начал.

– Как?

Питер подошел к окну маленькой комнатушки. Его шея покрылась красными пятнами, как будто воспоминания могут обжигать плоть.

– Он говорил, что я приемыш. Что моя мать была шлюха и наркоманка, поэтому у меня в башке одно дерьмо. Иногда он рассказывал такое прямо при мне, а когда я бросался на него, сбивал меня с ног и хохотал. А потом переглядывался со своими дружками: мол, что я говорил! В общем, сами посудите, как я по нему скучаю. – Питер посмотрел на Джордана. – Я рад, что он мертв.

Джордан удивлялся нечасто, но Питеру уже несколько раз удалось его шокировать. Глядя на этого парня, можно было понять, как будет выглядеть человек, если из него выкипит все, кроме необузданных эмоций, и если он окажется совершенно лишен какого бы то ни было социального контакта. Когда тебе больно, плачь, когда злишься, бей, когда надеешься, готовься к разочарованию.

– Питер, ты хотел его убить? – пробормотал Джордан и тут же выругал себя: ни в коем случае нельзя задавать подзащитному вопросы, подталкивающие его к признанию в преступном умысле.

Но Питер возвратил адвокату вопрос вместе с оставшимся за скобками пугающим ответом:

– А вы? Чего бы вы хотели на моем месте?

Джордан отправил Сэму в рот очередную ложку ванильного пудинга, а потом сам облизал ее.

– Это не тебе, – сказала Селена.

– Вкусно. Не то что та гороховая гадость, которой ты обычно его кормишь.

– Ну извини, что я хорошая мать.

Селена вытерла ребенку рот влажным полотенцем, а потом попыталась проделать то же с мужем, но он увернулся.

– Ну я и влип… – сказал Джордан. – У меня не получится представить дело так, будто Питер пострадал от потери брата, потому что он этого самого брата ненавидел. Я вообще ничего не могу сказать в его пользу, разве только сослаться на невменяемость. Но у обвинения столько свидетельств, указывающих на предумышленность, что сумасшедшим его точно не признают.

Селена повернулась к Джордану:

– Мне кажется, ты знаешь, в чем проблема.

– В чем?

– Ты сам считаешь его виновным.

– Боже мой! Я считаю виновными девяносто девять процентов своих клиентов, однако до сих пор это не мешало мне добиваться для них оправдательных приговоров.

– Правильно. Но в глубине души ты не хочешь, чтобы Питера Хоутона оправдали.

– Ерунда! – нахмурился Джордан.

– Может, и ерунда, но правдивая. Ты боишься таких, как он.

– Он мальчишка…

– Который тебя до смерти пугает. Потому что он не захотел просто сидеть и терпеть, когда весь окружающий мир на него гадит.

Джордан посмотрел на жену:

– Застрелить десять человек – это не подвиг, Селена.

– Подвиг. В глазах миллионов других детей, которые жалеют, что у них для такого кишка тонка, – ответила она ровным голосом.

– Прекрасно. Можешь возглавить фан-клуб Питера Хоутона.

– Джордан, я не оправдываю того, что он сделал, но я понимаю, в каких условиях он жил. Ты родился в десяти рубашках. Признай: ты ведь всегда и везде был в числе лучших. И в школе, и в университете, и в суде тебя знали и уважали. Для тебя открыты все двери, но ты не понимаешь, что не все люди могут пользоваться такими преимуществами.

Джордан скрестил руки на груди:

– В тебе снова африканская гордость взыграла? Просто, если честно…

– Тебе никогда не переходили дорогу, потому что ты черный. На тебя никто не смотрел с отвращением из-за того, что ты держишь на руках ребенка, а надеть обручальное кольцо забыл. Тебе хочется что-то сделать или хотя бы закричать, назвать их всех идиотами, но ты не можешь. Когда чувствуешь себя выброшенным на обочину, это отнимает силы, как ничто другое. Ты так привыкаешь к определенным явлениям, что тебе кажется, будто бежать некуда.