Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

– Что это? – спросил Льюис, неподвижно глядя на иглу.

– Смесь химических веществ, которая расслабит мускулы и остановит передачу нервных импульсов. А без нервной трансмиссии нет ни мысли, ни ощущений, ни движения. Он просто уплывет в сон.

Пока Марсия крепко держала Доузера, ветеринар нащупал вену на его ноге и ввел раствор. Потом погладил собаку по голове. Пес сделал глубокий вдох и застыл. Ассистентка отступила, оставив его в руках хозяйки.

– Мы дадим вам минутку, – сказала Марсия, и они с ветеринаром удалились.

Лейси привыкла держать в руках новорожденных, а не умирающих. Казалось бы, переход от жизни к смерти – такая же ступень, как переход от внутриутробного состояния к жизни и от детства к зрелости. И все-таки прощаться с домашним питомцем оказалось ужасно тяжело. Отчасти оттого, что это как будто бы глупо – испытывать такие сильные чувства к нечеловеческому существу. Глупо любить, как собственного ребенка, собаку, которая вечно путалась под ногами, тащила в дом грязь и портила мебель.

Но дело в том, что эта же собака терпеливо катала маленького Питера на спине по всему двору. Эта собака подняла лай, когда Джоуи заснул при включенной духовке. Эта собака, лежа под письменным столом зимними вечерами, согревала своим бледно-розовым животом ноги хозяйки, пока та отвечала на электронные письма.

Лейси склонилась над телом пса и заплакала – сначала беззвучно, потом громко. Лицо Льюиса сморщилось. Джоуи отвернулся.

– Сделай что-нибудь, – хрипло сказал он.

Лейси почувствовала на своем плече руку и подумала, что это рука мужа, но оказалось, это был Питер.

– Я помню, – начал он, – как мы выбирали Доузера. Все его братья и сестры пытались вылезти из своего загона. Он был сверху. Увидел нас, потерял равновесие и упал. – (Лейси подняла голову и посмотрела на Питера.) – Это мое самое яркое воспоминание.

Лейси всегда очень радовалась тому, что ее сын не такой, как большинство мальчиков. Он эмоционален, тонок, восприимчив к мыслям и чувствам других. Разжав кулаки, сжимавшие собачью шерсть, Лейси обняла младшего сына. В отличие от Джоуи, который уже был выше ее и мускулистее Льюиса, Питер еще умещался в материнских объятиях. Даже в квадрате плеч и лопаток, проступавших сквозь хлопчатобумажную рубашку, пока ощущалось что-то нежное. Это был уже мужчина, но незавершенный, сшитый на живую нитку и только ожидающий своего часа.

Как жаль, что нельзя сохранять их такими, чтобы они, как травинки в янтаре, никогда не вырастали!

На всех школьных концертах и спектаклях у Джози был только один зритель. Алекс – надо отдать ей должное – всегда перестраивала график судебных заседаний, когда дочка играла роль зубного камня в пьесе о гигиене полости рта или на протяжении целого такта солировала в Рождественском хорале. К детям, чьи родители развелись, тоже, как правило, приходил кто-нибудь один. Но Джози была в школе единственным ребенком, который никогда не видел своего отца. Во втором классе, когда все ребята мастерили ко Дню отца открытки в виде рубашки с галстуком, ей пришлось сидеть в сторонке вместе с девочкой, чей папа умер от рака в возрасте сорока двух лет.

Как все любопытные дети, Джози периодически принималась задавать вопросы об отце. Спросив, почему родители больше не живут вместе, она не ожидала услышать, что они никогда не были женаты. «Мужчины такого типа не женятся», – объяснила Алекс. Но Джози все-таки не поняла, почему мужчины такого типа еще и не присылают дочерям подарков на день рождения, не приглашают их летом на недельку к себе погостить и даже не звонят им.

В этом году Джози должна была изучать биологию, и раздел «Генетика» уже внушал ей беспокойство. Она не знала, какого цвета у ее отца глаза, кудрявый ли он, есть ли у него веснушки или, может быть, шестые пальцы на ногах. Мама попыталась ее успокоить: «С тобой в классе наверняка учится ребенок, которого усыновили. Ты знаешь о родителях на пятьдесят процентов больше».

За несколько лет Джози удалось собрать об отце следующие сведения. Его зовут Логан Рурк. Он преподавал право в колледже, где училась мама. Преждевременно поседел, но, если верить маме, не стал от этого менее привлекательным. Он на десять лет старше Алекс, значит сейчас ему пятьдесят. У него длинные пальцы, он играет на пианино. Но свистеть не умеет. По мнению Джози, этих сведений было недостаточно, только вот ее мнением, похоже, никто не интересовался.

В тот день на лабораторной Джози сидела рядом с Кортни. На другом уроке она бы не выбрала себе такую партнершу – не самую, фигурально выражаясь, яркую лампочку в люстре. Но биологию преподавала миссис Аракорт, руководительница чирлидеров, а Кортни была одной из них. Биологичка всегда умудрялась ставить своим девочкам высшие оценки, какими бы слабыми ни были их доклады.

На учительском столе лежал расчлененный кошачий мозг, пахнущий формальдегидом. Бедное животное, видимо, попало под машину. Зрелище, мягко говоря, неаппетитное, особенно перед перерывом на ланч. «У меня и так булимия, – пожаловалась Кортни, содрогаясь, – а теперь я вообще есть не смогу».

Джози, стараясь не поднимать глаз, работала над своим заданием: каждому ученику дали ноутбук с беспроводным Интернетом для поиска примеров гуманных экспериментов над животными. Пока Джози нашла только статью о том, как у обезьян сначала вызывали астму, а потом лечили их новым противоаллергическим препаратом. Еще ей попался материал о группе ученых, которые ставили опыты на щенках, изучая синдром внезапной смерти младенцев.

Джози случайно перешла не по той ссылке и попала на сайт газеты «Бостон глоуб». Первая полоса была посвящена предвыборной гонке: конкуренцию действующему прокурору округа составлял заведующий отделом работы со студентами юридического факультета Гарвардского университета. Звали его Логан Рурк.

У Джози защемило в груди. Логанов Рурков могло быть несколько, ведь правда? Прищурившись, она приблизила лицо к экрану, но фотография была плохого качества.

– Что с тобой? – шепотом спросила Кортни.

Джози покачала головой и захлопнула крышку ноутбука.

Питер никогда не пользовался писсуарами. Даже когда ему нужно было только помочиться, он не хотел делать это бок о бок с каким-нибудь здоровенным выпускником, который мог отпустить шуточку насчет… насчет того, что он, Питер, еще сопливый девятиклассник, особенно ниже пояса. Чтобы не слушать таких комментариев, Питер всегда заходил в кабинку и закрывал за собой дверь.

Там он любил читать надписи на кафеле. В одной кабинке это были анекдоты, в другой – имена девочек, которые «брали в рот». Взгляд Питера часто останавливался на словах: «Трей Уилкинс – педик». Трея Уилкинса он не знал. Может, этот парень давно выпустился. Но почему-то Питеру было любопытно: Трей Уилкинс, когда ему хотелось писать, тоже делал это в кабинке?