Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

– Что в тюрьме погано?

– Так все говорят. Он сказал: «Лучше умереть, чем еще один день думать о том, что могло случиться со мной в школе». Кого это тебе напоминает?

– Кейти Риккобоно, – сказал Джордан. – После того, как она сделала мужу тройное шунтирование кухонным ножом.

– Она не просто Кейти Риккобоно, – поправил Кинг, – а первая официально признанная носительница синдрома избиваемой женщины.

– Значит, Питера мы пытаемся сделать первым официально признанным носителем синдрома затравленной жертвы. Давай начистоту, Кинг: думаешь, присяжные оправдают человека с синдромом, которого даже не существует?

– Избитых женщин они неоднократно оправдывали, хотя сами таковыми не являлись. Зато в школе учились все. – Доктор потянулся за бокалом с колой, стоящим перед Джорданом, и сделал глоток. – Ты, кстати, знал, что единичный инцидент травли в детстве может оказаться не менее травматичным для личности, чем единичный случай сексуального насилия?

– Да ладно! Серьезно?

– Подумай об этом. Общий знаменатель – унижение. Какое твое самое сильное воспоминание о старших классах?

Джордану пришлось покопаться в памяти, чтобы вспомнить хоть что-нибудь. Потом по его лицу медленно расплылась улыбка.

– Как-то раз на физкультуре мы сдавали нормативы. Нужно было залезть по канату под потолок. Тогда у меня было не такое могучее телосложение, как сейчас…

– Ну конечно, – фыркнул Кинг.

– Поэтому я боялся, что не смогу взобраться. Но оказалось, проблема не в этом, а в том, чтобы спуститься: веревка натерла мне между ног и у меня там кое-что встало.

– Ну вот, – сказал Кинг. – Опроси любых десять человек, и пять из них вообще не вспомнят о старшей школе ничего конкретного. Их память блокирует этот пласт информации. А оставшиеся пять вспомнят какой-нибудь конфуз или болезненный момент. Такие вещи пристают, как клей.

– И ужасно угнетают, – заметил Джордан.

– Ну, в большинстве своем мы, повзрослев, понимаем, что в масштабе целой жизни это все мелочи.

– А если кто-то не понял?

Кинг посмотрел на Джордана:

– Такие становятся Питерами Хоутонами.

В гардеробную дочери Алекс зашла лишь потому, что Джози взяла у нее черную юбку и не вернула, а эта юбка сейчас была нужна Алекс. Она собиралась на ужин с Уитом Хобартом, своим бывшим боссом, который уже вышел на пенсию. Судье Кормье был нужен совет: на сегодняшнем слушании обвинение подало прошение о ее отстранении от дела Хоутона.

Кроме юбки, Алекс нашла еще и тайничок с сокровищами. Сев на пол, она открыла коробку. На ладонь невесомо легла бахрома костюма, в котором Джози выступала, когда занималась в джазовой студии, лет в шесть или семь. Шелк был прохладным на ощупь. Ниже лежал костюм тигра, который Джози однажды надевала на Хэллоуин, а потом решила оставить для других подобных случаев. Это был первый и последний опыт Алекс по части кройки и шитья, вернее, склеивания: промучившись какое-то время, она плюнула и сменила иголку на клеевой пистолет. В тот год Джози собиралась, нарядившись, ходить по округе и стучаться в двери, чтобы ей давали угощение. Алекс, работавшая тогда еще государственным защитником, думала пойти с дочкой, но одного из клиентов в очередной раз арестовали. В итоге Джози пошла с соседскими детьми, а когда мама наконец вернулась домой, высыпала на кровать собранные в наволочку конфеты: «Возьми себе половину, раз уж ты пропустила все веселье».

Алекс пролистала атлас, который Джози сделала в первом классе (все континенты раскрашены, странички заламинированы), просмотрела ее старые табели, надела на запястье резинку для волос. На дне коробки лежал листок, на котором корявым детским почерком было написано: «Дарагая мама я тибя очен люблю! Чмоки!» Алекс потрогала буквы пальцами. Интересно, почему Джози в свое время не отдала ей эту открытку? Долго ждала праздника, а потом забыла? Или из-за чего-то разозлилась?

Алекс встала, бережно водрузила коробку на место и, повесив юбку на руку, вернулась в свою комнату. Она знала: другие родители чаще всего роются в вещах своих детей, ища презервативы или наркотики. А она сама, Алекс, просто хотела прикоснуться к тому, что прошло мимо нее.

Один из недостатков холостяцкой жизни заключался для Патрика в том, что ему всегда было жалко времени на приготовление нормальной еды. Зачем возиться со свежими продуктами, кастрюльками и сковородками, если ел он один, стоя у раковины, и все равно никто бы не сказал ему: «Какая вкуснотища, Патрик! Где ты взял рецепт?»

Свое питание он организовал по-научному четко: по понедельникам покупал пиццу, по вторникам – что-нибудь в «Сабвее», по средам заказывал еду в китайском ресторане, в четверг готовил себе суп, в пятницу приносил бургер из бара, где пил пиво после работы, в выходные доедал то, чем питался в будни. Есть в одиночестве было, конечно, грустно (есть ли фраза печальнее, чем «мясное ассорти на одного»), но благодаря регулярному посещению одних и тех же заведений Патрик обзавелся кое-какими знакомыми и не чувствовал себя совершенно одиноким. Сэл из пиццерии бесплатно давала ему чесночные булочки как постоянному клиенту. А парень из «Сабвея» при появлении Патрика сразу же выкрикивал: «Итальянскую индейку с сыром, майонезом, оливками и маринованными огурчиками!» – и они пожимали друг другу руки.

Сегодня была среда. Патрик сидел в «Золотом драконе» и ждал, когда будет готов его обед навынос. Он посмотрел, как Мэй передает его заказ на кухню (и зачем только производят такие огромные сковороды вок?), затем перевел взгляд на висевший над баром телевизор: начинался бейсбольный матч с участием «Ред сокс». За стойкой сидела какая-то женщина. В ожидании своего напитка она методично надрывала по периметру салфетку.

Даже глядя на нее со спины, детектив Дюшарм благодаря своим профессиональным навыкам мог многое о ней сказать: во-первых, что у нее классная задница, во-вторых, что такие роскошные волосы следует распускать по плечам, а не скручивать в тугой узел. Бармен, кореец по имени Спайк [22]  Одно из значений этого английского слова spike – «добавлять алкоголь в напиток». (после первой бутылки «Циндао» это начинало казаться Патрику забавным), налил даме в бокал «Пино нуар» – это свидетельствовало о вкусе, соответствующем определенному положению в обществе. Очевидно, она считала, что разноцветные напитки с бумажными зонтиками ей не положены по статусу.

Патрик подошел и, протянув Спайку двадцатку, сказал:

– Я угощаю.

Женщина обернулась, и Патрик на секунду прирос к полу, не понимая, как эта таинственная незнакомка могла оказаться судьей Кормье. Ему вспомнилась ситуация из школьного прошлого: он увидел на парковке симпатичную девушку и мысленно внес ее в свой потенциальный донжуанский список, а потом узнал в ней маму одноклассника.