Владимир Шапко - Железный старик и Екатерина [СИ]

– Клюёт! Соня!

Рома ахнул. Рванул ореховое – плотвичка со снастью перелетела через него и упала на куст.

– Поймал! Поймал! – слетела вся надутость с мальчишки. Подпрыгивал с удилищем, как чемпион, не давал Сергею Петровичу снять плотвичку с крючка.

– Тихо, Рома, тихо. Всю рыбу распугаешь.

Дальше с ореховым в руках смотрел во все глаза. Едва торчащий поплавок начинал шевелиться – пружинно напрягался. Поплавок или разом нырял, или ехал в сторону – тут же подсекал и выносил трепещущую рыбёшку на берег, на гальку. На прыгающую рыбку смотрел горящими глазами пиеролапитека прямоходящего, древнейшего своего предка. Ждал, когда Сергей Петрович отцепит её с крючка. Сам дотронуться до живой плотвички пока боялся. Потом, Сергей Петрович. Привыкну. Снова быстро закидывал снасть. С червячком, тоже пока надетым на крючок Сергеем Петровичем. Потом буду надевать. – Ага! Есть! Попалась!

Домой шли неторопливо. Как настоящие рыбаки. С удилищами на плечах и плетёной корзинкой на руке у Сергея Петровича. Сырая корзинка, понятное дело, – с пойманной рыбой. «Да, мама. На реке теперь зависаем. Ловим рыбу. Плотву. Завтра пойдём на язя. Очень крупного. Ловится проводкой. На бабочку. Долго объяснять. Жаль, что папы с нами нет. Он бы сразу бросил курить. Всё, пока!»

Жарёха (название Сергея Петровича) из рыбы получилась отменная. Ели её с большой сковороды. Рома плоские засушенные тушки ел, казалось, прямо с костями. Дмитриев хвостики плотвичек обсасывал. Говорил:

– Ты, Рома, поймал больше меня. Потому что удочка у тебя была уловистей. Ореховая. Мой сын Алёшка с ней всегда меня облавливал. Да.

От бабушки Рома знал, что сын Сергея Петровича пропал в Афганистане. Более тридцати лет назад. Поэтому проникнулся сочувствием. Перестал даже есть, поглядывая на старика. Но тот, видимо, упомянул сына просто так, как говорят, всуе, – обсасывая хвостики. И Рома со спокойной совестью снова ел высушенные похрустывающие сахарные рыбки.

Теперь по утрам на речку ходили почти каждый день. Очень крупного язя, правда, не поймали ни проводкой, никак, зато плотвичек всегда надёргивали предостаточно.

Приехавшую в пятницу Екатерину Ивановну, в кухне встретили два повара из ресторана. Повар и поварёнок. Будто бы даже в фартучках и колпачках. Показали на стол: – Пожалуйте отведать наше блюдо.

Екатерина Ивановна ахнула. Большая сковорода с разложенными Сергеем Петровичем золотистыми рыбками больше походила на подробнейший ацтекский календарь, чем просто на блюдо из рыбы. К тому же всё было усыпано укропом и зелёным резаным лучком. Когда же это вы всё успели? Научиться ловить этих рыбок и даже жарить? А вот и успели.

На другое утро Городскова тоже стояла у воды с толстым удилищем. Ворчала:

– Ну конечно, вырезали для меня в лесу оглоблю и думают, что на неё будет клевать.

Ревниво поглядывала на вылетающих из воды трепетливых рыбок. То справа от себя, то слева. Конечно, когда иметь нормальные удочки.

Внук бросил под оглоблю, под дубину какой-то хренотени. Привады, как он сказал.

– О! О! – запрыгала бабушка. – Поймала! Поймала!

– Тише ты! Всю рыбу распугаешь.

Морской волк Свищёв не просто рот раскрыл – разинул! – по дороге шла соседская троица с удилищами до неба. Вот этто рыбаки-и. Так и зашли в свой двор, цепляя удилищами деревья. Не иначе на тайменя ходили. Шланг поливал помидоры сам по себе.

Ближе к вечеру рыбаки опять вышли с удилищами. Но не с одной корзинкой, а в полном туристском снаряжении. С рюкзаками, со свёрнутой палаткой и даже с закопчённым казаном. Понятно, закрыл рот Свищёв, отправились на тайменя. Теперь уж точно. С ночёвкой. Даже огород забросили, не поливали. Готовились. Понятно. Теперь туристы-рыбаки.

От посёлка вниз по реке прошли километра полтора. Сергей Петрович остановился, скинул рюкзак и палатку и сказал: здесь! Точно определил место бивака. Довольно просторная песчаная проплешина среди кустов, а напротив – медленно закруживающая заводь для рыбалки. Только здесь!

Начал ставить палатку. Забивать колья, натягивать верёвками брезент. Добиваясь островерхой формы летучей мыши. Рома, не совсем понимая чего от него хотят, ходил по берегу, искал палки, ветки. Вроде бы дрова. Чтобы не маяться, притащил целую корягу. Сырую.

– Да нет, Рома, нет! Нужно только сухое. Под кустарниками собирай. Обломавшиеся высохшие ветки.

Так бы и говорили, сердился Рома.

Сергей Петрович переделал свою снасть. Привязал на удилище, как пояснил, донку. Для ловли окуней и ершей. А возможно, и щук. Поставил удилище на вырезанную рогатку. И словно бы ничего больше не делал. Ходил себе и ждал, когда задёргается кончик удилища. После резких дёрганий снасти кидался и подсекал. Но разочарованно подвозил лесу к берегу. Подняв, смотрел на дёргающегося ершишку размером с соплю. Не слушал смех других рыбаков. Рядом.

И дальше, каждый раз обманутый сильным дерганьем снасти, – рефлекторно кидался к удилищу. Но разочарованно вёз лесу к берегу. И опять разглядывал ершишку, удивляясь силе, с какой сопливенький дёргает снасть. Прямо Геркулес. Бабушка и внук дрыгали ногами на песке, побросав удочки. А чего смешного, поворачивал голову старый рыбак.

Солнце село, начало быстро темнеть. Сергей Петрович развёл костёр и подвесил казан с водой.

Костёр жадно облизывал казан. Словно бы скликал всю чёрную ночь. Рома не отрывал глаз от него. Сергей Петрович и бабушка к пляшущему пламени были безразличны – бабушка чистила картошку, Сергей Петрович солил уже почищенную рыбу. Разговаривали о пустяках.

Тарелки для ухи были обычными, столовыми, зато ложки – деревянными. Сергей Петрович говорил, что только такими и нужно есть уху. Он зачерпывал со дна казана ухи, поднимал поварёшку и наливал вместе с густым паром в тарелку. Подавал в осторожные руки внука и бабушки.

Ели, покачивали головами, мычали от восторга.

– Вот вам и ерши, над которыми вы смеялись. Без них уха – не уха. – Сергей Петрович стягивал с деревянной ложки шумно, по-рыбацки. Хлебал уху. Как положено.

– Кому добавки?

Он ещё спрашивает! Две тарелки тут же подсунулись под парящую поварёшку.

Пили чай. Старик и Екатерина удерживали кружки задумчиво, обеими руками. Рома вне зоны их глаз налегал на печенье, не забывая припивать.

Пустой костёр догорал. Красно-фиолетовые хлопья слабели, едва трепетали над сжавшимся жаром. Усеянное звёздами небо стало близким. Рукой подать.

Часов в девять забрались в палатку.

Спальный мешок был только один. Остался от сына Сергея Петровича. От Алёши. Рома лежал в нём как в странном египетском размягчившемся саркофаге. К тому же пованивающим затхлым, давно не стиранным. Бабушка справа и Дмитриев слева точно не слышали этого запаха, как ни в чём не бывало разговаривали. Они лежали в свитерах, тёплых штанах и шерстяных носках. А Сергей Петрович вдобавок в лыжной шапке. Видимо, чтобы ночью лысина не замёрзла.