Михаил Елизаров - Земля

Массивная мебель источала отсыревший запах слоёного дерева, лака и старого клея. Обеденный стол в гостиной был размером с декоративный дачный прудик – овал на крепких тумбах, за которым могли бы поместиться, растопырив локти, человек пятнадцать. Таким же основательным был и письменный стол с зелёным канцелярским сукном в чернильных пятнах вековой давности. Антикварный комод в гостиной вообще напоминал резную корму старинного фрегата. Но благородную старину изрядно разбавляли дешёвенький шкаф-купе для одежды, тонконогие офисные стулья, вращающееся кресло на колёсиках, подвесные полки из оргстекла.

В спальне на этажерке из ротанга стояли Алинины книги. Учебники по грамматике английского, разномастные словари, альбом Хельмута Ньютона с голыми девицами, немецкий фолиант, посвящённый цирку уродцев Барнума. Забавным приветом из прошлого выглядела аляповатая подарочная “Камасутра” – точно такую же лет восемь назад в шутку преподнёс отцу физрук дядя Гриша, а я с отцовского позволения передарил индийскую стыдобу Толику Якушеву.

Водя пальцем по корешкам, я выяснил, что из литературы читал только Эдгара По, Гоголя и Булгакова. Зато философскую полку знал уже поимённо всю. Между журнальными подборками “Птюча” и “Ома” лежали мягкотелое “Введение в каббалу”, репринты Папюса, “Мистика Третьего рейха” и томик Кастанеды. В фундаменте этажерки покоились чёрный Иммануил Кант, кричаще изданная “Сатанинская библия” Лавея с пламенеющим ликом Аль Пачино на обложке, энциклопедия моды, Adob’ ы “Для чайников”, “Молот ведьм”, брошюра “Книга мёртвых” (на поверку – обычная тибетская псалтырь), увесистый фотографический альбом “Memorial photography of the 19th century” (оказавшийся реальной книгой мёртвых).

В углу рядом с видеомагнитофоном Samsung лежали две запылившихся картонных коробки. Я приоткрыл из любопытства одну и увидел трогательно подписанные от руки кассеты: “Тарковский «Зеркало»”, “Люк Бессон «Леон», «Пятый эл-т»”, смешную фабрично-пиратскую “Матрицу” с Нео на обложке. Мне почему-то стало очень жаль эти отправленные в отставку кассеты и явно рабочий “самсунг”. У меня дома в Рыбнинске тоже оставались видеокассеты, которыми я не пользовался, но мне и в голову не пришло куда-то убирать их – они так и оставались на полке, вперемешку с книгами…

Я почему-то думал, что переезжаю в центр. Улица Ворошилова действительно начиналась сразу от вокзала, но тянулась через весь Загорск, почти до окраины. Алинин дом оказался в хвосте улицы. Если раньше мне до кладбища было относительно рукой подать, то теперь дорога занимала минут сорок, и будильник пришлось переставить с восьми утра на семь. Но это показалось мне ничтожным неудобством, я привык вставать рано (точнее, ещё не успел полностью отвыкнуть от армейских подъёмов).

Я управлялся с делами на пару часов раньше Алины, по пути домой набирал в супермаркете продуктов для ужина. Пока на плите булькал простенький гарнир – картошка в мундире или гречка, бродил по квартире с отвёрткой, укрепляя всё, что плохо держится: дверные ручки, розетки, подвесные крючки, шкафчики. Потом брал “Мистику Третьего рейха” и листал до прихода Алины.

В Рыбнинске у меня тоже была моя личная библиотечка, благодаря которой я всё детство считал себя начитанным парнем: девять томов энциклопедии “Всё обо всём”, народные сказки, английская поэзия в переводе Маршака, Конан Дойль “Этюд в багровых тонах” с рассказами, двухтомник Пушкина, трилогия про Незнайку и Кун “Легенды и мифы Древней Греции”. Уже в Москве добрейший Тупицын пополнил моё собрание “Властелином колец”, рассказами По и Лавкрафта. Настоятельно подсовывал того же Кастанеду, романы Стругацких и Лема – словом, образовывал как умел. А ещё безнадёжно старался привить хороший музыкальный вкус, умоляя оценить “Стену” “Пинк Флойда”, “Жёлтую подводную лодку”, “Иисуса – суперзвезду” и прочее рок-старьё.

В один из счастливых вечеров я, отложив книгу, позвонил матери. В первую очередь – сообщить, что у меня новый этап в жизни – серьёзные отношения. Моя избранница чрезвычайно красива и умна, мы живём вместе, я администратор в перспективной сфере услуг: “Мам, потом расскажу, какой именно”, – и всё идёт просто замечательно.

В общем-то, мне больше не перед кем было похвастать. Отец и бабушка уж точно не одобрили бы мои новости. Мать же нюансов не знала, посмеиваясь, приговаривала, что рада за меня:

– Прям такая красотка? Ну, приезжайте в гости, милости просим! Поглядим на твою невесту!

– Да мы не женимся ещё.

– Почему? Я только за!

Подогретый эмоциями, я вдруг выпалил то, что давно хотел сказать:

– Помнишь, когда-то давно, когда вы с отцом только разъ-ехались, ты говорила, что Тупицын – классный мужик и всё такое.

– Ну-ну, помню, – пропела мать. – И чего?

– Ничего. Просто хочу тебе сказать, что он действительно очень хороший человек. И всегда был таким.

Мать часто задышала, вымолвила спустя паузу:

– Спасибо, Вовка.. – По её голосу я понял, что она очень растрогана.

В тот вечер я был счастлив. Я и сам почти поверил, что у меня всё замечательно, “мёртвая” красавица-невеста, сложная, хорошо оплачиваемая работа…

В первый вечер на Ворошилова я по-хозяйски грубо овладел Алиной в коридоре. Рывком развернул её, нагнул, так что она брызнула ладонями в стену, чтобы не упасть, – распластала бледные тонкие пальцы с красным маникюром.

После она призналась, что ей было очень хорошо, хотя на следующий вечер с порога огрела меня таким ледяным взглядом, что я попятился, оставив на этом все попытки поиграть в “хозяина”.

Алина возвращалась обычно после семи вечера. Открывалась входная дверь. Щёлкал выключатель в прихожей. Чаще всего я слышал досадливое:

– Ну, блять! Володя! Опять наследил!.. – шуршали постеленные газеты, хотя беречь от слякоти пол было нелепо – паркет был затёртым, цвета мусорного картона.

Я, как расторопный гардеробщик, принимал у Алины шубку или курточку, под которой бывал строгий брючный костюм. Поднятый воротник рубашки скрывал татуировку с ножницами и пунктиром отреза, ту, что пониже шейного позвонка.

Алина плюхалась на кожаный пуф с мрачной присказкой:

– Устала Алла… – замирала на минуту, потом по-барски протягивала ноги, чтобы я помог ей разуться.

Прислужив с обувью, я мчался на кухню и совал в микроволновку мороженый полуфабрикат. Через некоторое время Алина заходила ко мне, присаживалась подымить. Или же, минуя кухонный разговор, включала в телевизоре какой-нибудь музыкальный канал. По MTV в это время как раз начинались “Симпсоны” или “Футурама”, которые Алина умела смотреть так, будто меня нет и в помине.