Михаил Елизаров - Земля

Витя сперва окликнул меня, а потом догадался, что мне нехорошо, и больше не останавливал. Я стыдился, что наши видели меня плачущим. Чувствительный дядя Жора тоже был падок на слезу, но никто бы его не осудил – копаря с многолетним стажем. Он просто был добрым, а не слабым. Я же понимал, что четверть часа назад дал реальную слабину, и мне казалось, это не осталось незамеченным.

Я размашисто шагал мимо серых, пятнистых, как гиены, топольков, по инерции бормоча, что с меня довольно. Сердце вскоре успокоилось, и внутренний голос язвительно одёрнул меня, напомнив, что финала ждать недолго. Уговор по кладбищу был вроде на месяц. Я-то просился до весны, но как решил сам Мултановский, оставалось неясным.

Ноги, поплутав среди могильных тропок, сами вывели на главную аллею, а оттуда прямиком в контору. Я и сам не особо понимал, зачем мне туда.

Антон был на месте – в демонстрационно-торговом зале, среди венков, искусственных цветов и гробов, похожих на диковинные устричные раковины. Прохаживался в своём тёмно-синем, с искрой, костюме, только галстук в этот раз был алый, прихваченный зажимом-крестом.

Антон обратил ко мне прыщеватый, точно объеденный комарьём лоб с наползающим лаковым коком.

– Привет… – круглые, как у пекинеса, масленые глаза смотрели полунасмешливо. – Чего такой перевёрнутый?

– Обычный! – не согласился я. – А тебя чего не было?

– А чё я там забыл? – он ответил. – Ну закопали очередного дяденьку…

Циничный его тон когтями полоснул по моим недавним переживаниям.

– Антоха, вот скажи… – я старался говорить спокойно. – Тебе вообще людей жалко бывает?

– Мне? – переспросил он, улыбаясь. – Нет. Особенно если учесть, что жалко у пчёлки… – Затем панибратски толкнул меня пальцами в плечо: – А говоришь, не грузануло тебя!..

– Я ж сказал! Нормально всё!

– Да ладно! – не поверил Антон. – Я ж вижу, что нахлобучило! – И добавил с отвратительной интимной развязностью, будто разговор шёл об эрекции: – Не парься. Со всеми случается. Даже с такими, как ты!

– Это с какими?!

И тогда он выдал:

– С прирождёнными могильщиками! – И прибавил: – Натурн борн! – будто английский лучше прояснял его мысль.

– Вот что ты несёшь?! – до меня не сразу дошло, что Антон вообще-то не издевается.

Он кругло, не моргая, смотрел.

– Я к тому, что подработать на кладбище многие пытаются, но не задерживаются надолго. А вот ты…

– Вообще случайно оказался! – перебил я. – Стечение обстоятельств!

Он продолжал улыбаться. Зубы у него были негодные, серые.

– И если чё, – я торопился выговориться, – я тут на месяц! Ну максимум до весны!..

– Не-е-е, такие, как ты, с кладбища уже не уходят. И появляются не просто так. Это не случайность, а зов… А то, что тебя проняло или прослезило, так это – тьфу! Ерунда!

– Какой ещё зов?! – я пытался отшутиться. – Сердца?

– Это я по зову сердца, – сказал Антон со вздохом. – А таких, как ты, кладбище само зовёт. Это намно-о-ого круче!

– Бля-а… – я демонстративно закатил глаза. – И что всё вышесказанное означает? Типа, умру я скоро?

– Да нет же!

Спину лизнул холодок, но я сказал, шутливо взмолившись:

– Антон, ради бога! Смертолюбы, ведьмы, а теперь ещё зов какой-то!..

Он даже не обратил внимания:

– Я тебе на конкретном примере объясню. Вот у меня один знакомый… В двенадцать ночи проснулся. И не спалось ему. Долго ворочался, потом встал, собрался и вышел на улицу. Идёт, идёт себе… И потом будто внутри что-то стукнуло! Остановился. Стоит и ждёт. – Антон выдержал драматическую паузу. – И через пять минут в двадцати метрах от него на полной скорости насмерть разъёбывается мотоциклист! Представляешь?! Вот такой у него оказался зов. Теперь он важный человек в похоронной сфере. И у тебя наверняка тоже что-то такое было. Если поделишься информацией, конечно…

– Вот честно, не припомню никакого зова.

– Просто ты или не придал значения, или же не хочешь говорить. Это нормально, скрытность я уважаю.

– Антон, никто при мне не погибал, не разбивался!

– Говорю же – разное у всех. Но про тебя, – добавил он с неожиданной важностью, – мне ещё непосредственное начальство намекнуло.

– Пенушкин, что ли? – я удивился.

– Нет, – Антон покачал головой. – Совсем другое начальство…

– Мултановский?

Он решительно встряхнул коком:

– На кладбище множество слоёв, интересов и столкновений…

– Гапон? – продолжал я насмешливо гадать. – Из “Элизиума”.

– Нет же!

– Кто тогда?!

– Старшие товарищи… – со строгой уклончивостью ответил Антон.

– Может, расскажешь?

Он с самым серьёзным видом покачал головой:

– Не могу. Но сказали, что у тебя большое кладбищенское будущее.

Я бы не придал особого значения и “зову”, и каким-то загадочным “товарищам”, но буквально на следующий вечер Алина на свой лад повторила слова Антона, что кладбище – “это моё”.

Кстати, сами похороны Алину не интересовали вообще. Она даже из вежливости не спрашивала, каково мне живётся и чувствуется. Я боялся, что Алина подобные разговоры расценит как нытьё, старался держать марку крепкого, в меру циничного человека.

Пару раз пытался обсудить, но в ответ слышал полусонное:

– Это всё гипохрония! Успокойся… – будто все тревоги объяснялись исключительно разрежённым клабищенским временем.

А меня тянуло поговорить. Не жаловаться, а просто поделиться новыми неуютными переживаниями.

Рассказал про похороны тучного чиновника.

– Чегодаев, – назвала мертвеца Алина. – Начальник жилкомхоза. Вот не поверишь, была уверена, что он долго не протянет.

– Меня до сих пор преследует его мёртвый запах.

– Я на первом курсе на Профсоюзной квартиру снимала. И соседку мою, старушку одинокую, нашли через неделю. Жидкую, ибо летом дело было. На весь подъезд штын стоял! Я три дня не могла отмыться! Мне казалось, что от меня просто разило трупом! Волосы, кожа – будто сама протухла!..

– Именно! – я обрадовался пониманию. – Вроде и пахнуть не должно уже, а всё равно, как подумаю о нём, так сразу и чую.

– Фратер мой бывший рассказывал, как они по юности с товарищами простейшие техники погружения в низший астрал отрабатывали.

– Фратер – это кто?

– Духовный брат. А ты что подумал?

– Типа разновидность бойфренда.

– Не, даже не трахались… Хотя вру, один раз пробовали по обкурке, но сразу прекратили. Ну, что ты так смотришь, милый? Я же сказала – бывший. Он теперь на всю свою больную голову – радио “Радонеж” и молиться-поститься. Но тогда, если честно, все конкретно пересрали. И я в том числе.

– А что было-то?

– Долго объяснять… Но одно скажу: инвокация Хоронзона – страшнейшая вещь! И ритуалы Нахемот. Но я про другое хотела рассказать. Они устраивали медитации на трупах. Не человеческих, понятно. Кошечки, собачки, птички. Вот он и рассказывал, как на рынке купил тушу свиную, три дня на неё тупил под всякий адовый трешачок, дум-метал. Ты понимаешь, для чего…