Иосиф Райхельгауз - Игра и мука

Я пишу требуемую бумагу.

И тут он вдруг говорит:

– Вы что – не видите, что пистолет игрушечный? Значит, вы мне поверили? Я был убедителен?

Я говорю:

– Давайте проверим. Пожалуйста, повторите этот этюд второй раз у Баталова. Сможете ли вы сыграть второй раз так же достоверно?

Сначала была тишина. А потом – крики, беготня, запах нашатыря.

Алексей Баталов не здоровался со мной год.

А студента я принял. Перед зачислением он признался: «Мне не 24 года, а 27 лет».

Парня звали Александр Кочубей. Он хорошо учился. Потом стал телеведущим. Долгое время вел передачу «Охота и рыбалка», а сейчас снимает документальные фильмы для одноименного телеканала.

Мои дети – дочь и зять – купили в Болгарии квартиру. Теперь приходится ездить туда периодически на отдых. Сначала ходили на пляж возле дома. Там – одни русские. Каждый второй узнает тебя в лицо. Ощущение, что даже в Москве нет такого количества узнаваний.

В последний день я говорю:

– Ребята, давайте куда-нибудь на заброшенный пляж уйдем.

Мы долго шли и дошли до какого-то места, где были камни и несколько детей. Я радостно стал плавать. Вдруг появляются усатый дядя с тетей, русские. Дядя нехорошо так смотрит на меня и говорит что-то тете. И я понимаю, что меня опять узнали. А он все нарывается на взгляд. Я глаза отвожу, упорно делаю вид, что его взглядов не замечаю. Наконец, когда мы уже собираемся уходить, он идет наперерез и говорит:

– Я никак не могу вспомнить. Вы похожи на режиссера с такой фамилией… Вот не помню фамилию – такая непроизносимая. Вы понимаете, о ком я?

– Нет, понятия не имею. А вот вы похожи на Якубовича. Вы не Якубович?

– Вы не первый говорите. Не, я не Якубович. А вы не можете вспомнить, что за фамилия? Как-то на Р… Рай… Не русская такая.

Я говорю:

– Нет, не помню…

Дядька помолчал, огляделся по сторонам.

– Ну да, конечно, он-то хрен бы сюда приехал в этот срачник.

Моя дочь Маша Трегубова вернулась с очередной церемонии вручения Национальной театральной премии «Золотая Маска» – самой главной и престижной театральной премии страны. Она была номинирована за лучшие костюмы в спектакле театра «Школа драматического искусства» «Тарабумбия». За режиссуру этого же спектакля был номинирован выдающийся художник и режиссер Дмитрий Крымов – Машин учитель, сын гениального Анатолия Эфроса.

Я на этой церемонии не был. Придя домой, застал Машу, растерянную и смущенную.

– Что с тобой? Тебе не дали?

– Вот именно, что дали. Мне дали, а Дмитрию Анатольевичу – нет. Мне ужасно неудобно.

Я говорю:

– Ну хорошо… А кто еще получил?

– Боровский…

– Саша?

– Нет! Давид Львович. За вклад в театральное искусство.

– Подожди, как это Давид Львович?! Он же умер!

– Да, – Маша становится все печальнее и печальнее, – это как бы посмертно. За него Саша получил. Он грустно так взял «Маску» и сказал: «Маска есть, а папы нет…»

Я чувствую, что Маша сейчас разрыдается. И говорю:

– Не расстраивайся – у тебя вот и папа есть, и «Маска» есть.

На что Маша, вздохнув, отвечает:

– Хуже всего Крымову – у него и папы нет, и «Маски» нет.

Лет 15 назад я поставил спектакль в известном Женевском театре Каруж. Он назывался «Поженимся? Да? Нет?» и шел с большим успехом. Со мной очень задолго договаривались – года за три до премьеры. Все даты досконально проверялись, уточнялись, корректировались вплоть до времени пресс-конференции. Где-то года за два с половиной до начала выпуска мне позвонили и попросили согласовать новое время премьерной пресс-конференции – оно сдвигалось на полчаса. Я еще даже не начинал репетировать на тот момент. Было запланировано, что спектакль будет идти в режиме ежедневного проката 26 дней. Так как он хорошо продавался, швейцарцы решили добавить еще один блок. И вот как раз после одного из спектаклей второго цикла ко мне пришла некая дама. Она была русской, но жила в Европе. Познакомила меня с мужем, французом. Выразила свой восторг и пригласила на ужин. Во время беседы за ужином выяснилось, что они живут в Париже, а в Женеве ее муж является представителем интересов Пьера Кардена. Обменялись контактами и расстались.

Не успел вернуться в Москву, как со мной связалась эта женщина и сообщила:

– Мой муж так хвалил ваш спектакль Кардену, что он предлагает поставить у него в театре спектакль.

– Зачем ставить что-то новое? Не лучше ли мне приехать в Париж уже с готовым спектаклем театра «Школа современной пьесы»? Например, с чеховской «Чайкой»?

Через некоторое время – звонок из Парижа: Карден согласен на «Чайку».

И вот мы отправились в Париж. Состав был впечатляющим: Татьяна Васильева, Михаил Глузский, Лев Дуров, Альберт Филозов… Играть должны были ежедневно в течение недели. Нас встретил месье Монпасье – администратор театра. Я готовился к встрече с самим Карденом – для меня вообще было удивительно, что это живой человек, он казался мне каким-то модным лейблом давно прошедшей эпохи. Но месье Карден не появлялся.

В первый вечер зал был не полон. Не было ни журналистов, ни телекамер – кроме парижского представительства Первого канала. Никого из официальных лиц. Я стал допытываться у месье Монпасье – где Карден. От объяснил, что Карден, приглашая не знакомых ему артистов, всегда опасается провала, поэтому не появляется в первый день. Если все пройдет удачно, тогда он придет. А если неудачно, то вы его и не увидите.

Спектакль публике очень понравился – нам устроили грандиозную овацию. На следующий день пришли в огромном количестве критики, журналисты, телевидение, продюсеры, интенданты из разных парижских театров. Зал теперь уже был переполнен. Но Кардена не было видно. На мой вопрос месье Монпасье указал на ложу, плотно задернутую бархатом. Как я понял, месье Карден незаметно подглядывал из нее на сцену, не выдавая своего присутствия.

На третий день, мы чувствовали себя звездами Каннского фестиваля: красная дорожка, фотовспышки, приветствия толпы. У входа стоял сам Пьер Карден – седой элегантный красавец. Он приветствовал меня так сердечно, что казалось, будто мы знакомы всю жизнь и вот встретились наконец-то после двухнедельной разлуки. С нами была переводчица. Но Карден стал говорить по-английски. Прозвучало хорошо знакомое мне слово Seagull (я ставил «Чайку» в Америке), и меня черт дернул пошутить по-английски.

Указав на галстук, я спросил что-то типа:

– From Карден?

Он сильно напрягся и схватился за галстук.

Я не унимался – повторяя:

– Your tie – from Карден?

Тут уже все как-то напряглись, никто не смеялся, шутка явно не удалась.