Жамбын Пурэв - Гром

— Держи барона, — крикнул один, отрывая Батбаяра от Унгерна. Батбаяр огляделся. Тумуржава не было. А монгольские цирики вязали руки барону.

— Вот он, новый хозяин Азиатского континента. Вспомнишь теперь, сколько ты бед нам принес.

— Великий полководец! Может, теперь вы соизволите объяснить, зачем пулеметами гнали нас в Россию?

Из леса вышел, зажимая рану на руке, весь в поту Тумуржав.

— Вот и хорошо, — сказал он, обнимая Батбаяра.

В пылу схватки Батбаяр не видел, что телохранитель Унгерна пришел в себя и поднял винтовку. Выстрелить ему помешал подоспевший Тумуржав. Телохранитель, отстреливаясь, бросился к лесу, и Тумуржав гнался за ним, пока не застрелил.

— Этот русский нойон помог нам вырваться от белых, — сказал Батбаяру один из монгольских цириков, кивая на Тумуржава. — Как только он прискакал к ним в лагерь, там начались взрывы. Похоже, он на стороне красных.

— А ты-то кто будешь? — спросил другой у Батбаяра.

— Я с ним, мое имя Батбаяр, — впервые за долгое время он назвал свое настоящее имя. Вдруг он почувствовал, как по животу течет что-то горячее, мокрое, сунул руку за пазуху и понял, что это кровь. Сознание помутилось, и Батбаяр стал медленно опускаться на землю. Тумуржав вскрикнул, бросился к нему, обнял. В это время к ним подскакали остальные монгольские цирики. Подняв восстание, они ушли от белых и, устроив засады в лесах, подстерегали Унгерна.

Лицо Батбаяра стало мертвенно-бледным, и он потерял сознание. Тумуржав скинул гимнастерку, снял нижнюю рубашку и стал рвать ее, чтобы забинтовать ему грудь…

Эти события произошли шестнадцатого числа последнего месяца лета года беловатой курицы [80] 1921 год. . В густой траве лежал связанный барон фон Штернберг, прятал глаза и даже не подозревал, что он похож сейчас на ту самую ободранную шкуру, в которой ему накануне подавали бодог.

«Мне сразу не понравилась эта показная щеголеватость капитана. Хотел на месте пристрелить скотину, оплошал, поверил ему. А теперь уже поздно».

Да, барон и в самом деле оплошал.

Горы и хребты вокруг долины Хоргой хурэмт оделись в плотный снежный наряд. Мирно спали под толстым снежным покровом хребет Ширэта и река Шивэрт, горы Хан Баян, Хайрхан суварган, озеро Бугат, мыс Бодой.

Лхама выскочила во двор и стала откапывать из-под снега аргал. Выглянул из своей юрты Донров, приехавший прошлой ночью из Онгинского монастыря, постоял немного и махнул Лхаме рукой, чтобы подошла. Лхама с ужасом вспомнила, как два с половиной года назад он вот так же ее позвал, а Донров, у которого зажглись злые огоньки в глазах, сообщил:

— Твой муж обворовал покойного господина. То ли тебя хотел драгоценностями увешать, то ли для любовницы старался… Поймали его на базаре, когда торговал ворованным. Вот так-то, милая моя! Слава богу, этот ядовитый тарантул сюда доползти не успел, а то бы нам всем не поздоровилось.

Лхама даже глаз не подняла и продолжала заниматься своим делом. Тогда Донров сам подошел и, ухмыляясь, спросил:

— Ахайтан моя! Что ты такая кислая? Какой-нибудь парень надул, не пришел к тебе ночью?

Лхама отпрянула, подхватила грабельками кусок овечьего помета и швырнула ему в лицо. Донров как ни в чем не бывало вытер лицо рукавом и тем же тоном продолжал:

— О, богиня! Ты по-прежнему строптива. Впрочем, не удивительно. Такой красавице на роду написано быть строптивой. Сам черт струсил бы, увидев тебя в гневе.

Тут Лхама не выдержала и крикнула:

— Отвяжись от меня, негодяй!

— Ладно, отвяжусь, раз ты так хочешь, — примирительно произнес Донров. — Только есть у меня к тебе одна просьба, выслушай спокойно. Прошел слух, будто войска Народной партии изгнали из Кяхты китайцев, то есть гаминов, как их называют в народе, и китайцы, пока отступали в Барун хурээ, на всем пути грабили и убивали людей. Хочется мне туда съездить, посмотреть, что за гамины такие. Да как на зло мать заболела. А отец, ты же знаешь, давно не встает с постели. Вот и хотел тебя попросить, пока буду в отлучке, переселиться к нам, присмотреть за матерью.

«Мало ему, что я с утра до вечера пасу их скот, так теперь он хочет, чтобы я по ночам не спала, чтобы готовила похлебку для его матери».

— Ну, уж нет! — отрезала Лхама и, резко повернувшись, зашагала к своей юрте.

Дело в том, что еще несколько дней назад Донров собирался уехать в надежде что-нибудь купить или обменять у китайцев, но заболела мать, маялась поясницей.

Возвращаясь со двора в юрту, Дуламхорло заметила, что сын разговаривает с Лхамой.

— И на черта сдалась ему эта девка? — проговорила она, ложась на кровать, — что хорошего он в ней нашел?

Аюур, который сидел в хойморе, пропустил слова жены мимо ушей. Он нарезал в серебряную пиалу ломтики вареного мяса и, дав ему хорошенько пропитаться крепким горячим чаем, палочками отправлял в рот.

Некогда всесильный казначей сайн-нойон-хана сильно сдал за последнее время, поседел, еще больше набрякли веки, голова тряслась. Старик теперь часто вспоминал бога. Он даже достал небольшой молитвенный барабан и то и дело вращал его, замаливая известные лишь ему одному грехи.

Когда Донров вошел в юрту, Аюур пробормотал:

— Что за напасть! Старуха Гэрэл еле ноги таскает, того и гляди богу душу отдаст. Теперь твоя мать расхворалась.

— Ох, спина! — вскрикнула в это время Дуламхорло. Но Донрова все это мало трогало. Он сел к очагу, налил себе чаю и стал пить.

— Ой-ой-ой, — стонала Дуламхорло. — Видно, смерть моя пришла. Некому обо мне позаботиться, раздобыть цветок вансэмбэру.

— Мать, а что это за цветок, о котором ты все время твердишь? — заинтересовался Донров. — Где он растет? Я и от других о нем слышал, но ни разу не видел.

— Опять она за свое, — проворчал Аюур. — Покоя нет от этой бабы.

— Вот, вот. Вам бы скорее меня в могилу свести. — Дуламхорло заплакала.

— Да заткнешься ты наконец? — обозлился Аюур и потянулся за трубкой.

— Ты, мать, не дело говоришь, — начал оправдываться Донров. — С чего бы это нам с отцом желать твоей смерти? А за цветком я хоть сейчас готов пойти, только скажи, где его искать.

— Это ты хорошо придумал, сынок, — немного успокоившись, сказала Дуламхорло. — Растет он, говорят, на горе Хан Баян, только отыскать его непросто. Слышала я, что тот, кто найдет цветок вансэмбэру в середине июля и выпьет приготовленный из него отвар, тут же избавится от всех болезней. Но дается в руки цветок лишь добродетельным людям.

— Ты, видно, думаешь, что мы в этой жизни много добра людям сделали? — язвительно спросил Аюур.

— Разве нет? — удивилась Дуламхорло. — Сколько лет ты верой и правдой хану служил! А я каждые три года молиться ездила в монастырь Эрдэнэ зуу, сколько денег туда пожертвовала, и не припомню.