Жамбын Пурэв - Гром

«Откуда только слова у нее такие берутся, — думал Батбаяр. — Раньше все молчала, тихая была».

— Жаль, что так обо мне думаешь.

— Да, да. Я давно хотела тебе сказать: не криви душой. Самое лучшее — все объяснить отцу с матерью и откочевать отсюда подальше — может, тогда твоя ахайтан наконец успокоится. Что нам еще остается? Да и Донров ваш проходу мне не дает. Каждый вечер вокруг меня вертится. Никого не стесняется, даже моих родителей. Что мамаша, что сынок. Ни стыда, ни совести. Никому покоя от них нет. — Говоря это, Лхама чуть не плакала.

Сердце у Батбаяра сжалось. Прежде он ничего подобного не слышал от девушки.

— Откочуете вы, откочуем и мы следом за вами. Я никому не позволю обидеть тебя. Только не бросай меня. — Юноша вскочил в седло и, хлестнув коня, ускакал.

«Что он хотел сказать?» — глядя вслед Батбаяру, думала Лхама. Ловкий, проворный Батбаяр скакал так быстро, что полы его дэла парусом надувались на ветру. Лхама, когда Батбаяр скрылся за холмом, невольно шагнула вперед.

— Нет, не соблазнит его эта старуха. Батбаяр не дурак, — вслух произнесла Лхама. Только скалы слышали ее слова.

На горизонте плыли лохматые, ватно-белые облака. Лхама посмотрела на них и весело рассмеялась. Ей показалось, что вместе с ней смеются и радуются скалы, лес и река.

По утрам и вечерам, встречаясь в хотоне, Батбаяр и Лхама обменивались нежными взглядами и молча расходились, унося в душе радость.

Однажды, тихим теплым вечером, юноша, прежде чем гнать табун на пастбище, как обычно забежал в юрту бойды попить кумыса. Дуламхорло была одна и при свете лампады собирала пенки с остуженного молока. Увидев Батбаяра, хозяйка обрадовалась, что он зашел в столь подходящий момент, и улыбнулась.

— От холодного кумыса только живот пучит. Молока бы попил.

— Не хочу, — резко ответил Батбаяр, не отходя от висевшего на стене бурдюка, быстро выпил чашку кумыса и пошел к двери. Дуламхорло сунула ему за пазуху горсть чернослива, арула, игриво ущипнула за щеку.

— Придешь ночью?

— Если лошади не будут разбегаться, приду, — буркнул юноша. Отвязывая лошадь, он услышал какую-то возню в темноте.

— Да отпусти же ты. Ма-ма-а, — это был голос Лхамы. Батбаяр бросился на крик и увидел, что девушка никак не может вырваться из рук Донрова.

— Ну-ка подержи, — Батбаяр отдал повод Лхаме и двинулся на Донрова. — Это еще что? — Он сгреб обидчика и хотел бросить через бедро, но тот уперся в грудь Батбаяру. Лхама, перепуганная, бегала вокруг. Наконец Батбаяр прижал Донрова к земле.

— Если хочешь таскать свой бурдюк для хормога целым, не ходи сюда. Последний раз предупреждаю. — Донров брыкался, стараясь вцепиться ногтями в лицо противника, а потом завопил:

— Ма-ма-а!

Батбаяр затолкал ему в рот обшлаг дэла:

— Зови, зови свою мамочку.

Лхама сквозь смех сказала:

— Отпусти его, а то еще отец придет.

Батбаяр еще крепче прижал Донрова к земле.

— Знай край, да не падай.

Но только Батбаяр отпустил Донрова, как тот снова в него вцепился. Тогда Батбаяр схватил противника за дэл и дернул на себя, подставив бедро. Донров потерял равновесие и покатился по земле.

«А вдруг сюда прибежит Дуламхорло авгай и отец? — думала Лхама. — Что тогда будет?»

Донров встал, но в драку больше не лез.

— Ладно, поехали, — сказал Батбаяр, подобрав повод. Он усадил Лхаму в седло, взял ургу и, вскочив на коня, крикнул: — Чу-у.

Донров запустил в них камнем. Камень пролетел совсем рядом, но не попал. Батбаяр с гиканьем гнал коня. Два раза объехав пастбище, он нашел табун, лошади спокойно щипали траву. Девушке казалось, что нет ничего прекраснее в жизни, чем, прижавшись к широкой груди любимого, тихой теплой ночью скакать в степи. Изредка всхрапывали потревоженные слепнями лошади. Перемигивались на небе звезды. Шум деревьев, доносившийся с гор, лай собак в аилах, журчание реки — все это казалось сейчас девушке новым, необычным. Батбаяр все время молчал. Объехав табун, он направил коня к темневшему впереди утесу и, бросив ургу на землю, спрыгнул с коня.

— Прыгай, — ласково сказал он Лхаме, протягивая к ней руки, и, обняв девушку, осторожно опустил ее на землю. Какое-то время он молча сжимал ей руку, затем порывисто обнял и крепко поцеловал. Руки у юноши были корявые, грубые, но девушка этого не замечала, вся отдавшись его ласкам.

— Лхама! Ты не сердишься, что я увез тебя в степь? — виновато спросил Батбаяр.

— Конечно, нет. Если бы не ты… Донров убить меня мог или затащить куда-нибудь. Проходу не дает, каждую ночь в юрту рвется, с отцом ругается. А ты мимо едешь, будто и не замечаешь меня, — прижимаясь к Батбаяру, сказала Лхама тихонько, словно опасалась, что ее могут услышать. — Я за дровами, и он туда же. А послушал бы ты, что он говорит, вспомнить страшно. Так и липнет, как клещ.

— Он всем говорит, что станет важным ламой. А ты спроси у него, разве ламы такими бывают?

— Спрашивала. А он отвечает: «Отец обещал сделать меня хранителем очага. Я больше в монастырь не поеду, возьму тебя в жены. Вот пойду и скажу твоей матери». Как он мне надоел со своими разговорами!

— А что, разве плохо? Станешь невесткой в богатом аиле, как говорится, «вещам хозяйка, людям начальник». Будешь ходить да покрикивать на нас, бедняков.

Лхама вскинула голову, ответила с вызовом:

— Конечно, не плохо. — И заплакала.

— Я ведь пошутил, Лхама. Не плачь, — Батбаяр утирал ладонью катившиеся по ее щекам слезы. Лхама молчала, лишь вздрагивала, и казалась совсем беззащитной, как затравленный заяц.

Батбаяру хотелось сказать: «А твои родители, наверное, были бы рады видеть тебя невесткой в богатом аиле», но он сдержался.

— Не обижайся. Я привык подшучивать над тобой, вот и…

— Выходит, я нужна тебе для забавы? Или того хуже? Люди вы бедные, может, в вашем хозяйстве на что-нибудь сгожусь? Хоть на портянки?

— Лхама! Зачем нам ссориться? Пока жив, не отдам тебя на потеху Донрову. Хватит дуться! Посмотри на меня!

— Я понимаю! Наверно, вы сговорились. Ты у Дуламхорло вместо игрушки, даже смотреть противно! Скоро все от тебя отвернутся.

— Да кто я такой? Батрак, который гнет спину на богатея. Хожу в обтрепанном дэле, пасу лошадей. Но смеяться надо мной никому не позволю, даже тебе!

— Когда ты гонишь табун на пастбище, Дуламхорло вслед тебе смотрит, вздыхает, будто горе какое случилось, а как услышит, что ты вернулся, в щель над притолокой глядит, глаз оторвать не может. Что, неправда? Вот и на богомолье ты за ней потащился. Чем от людей прятаться, сошлись бы да и жили в одной юрте. — Голос у Лхамы дрогнул, и она зарыдала.

Батбаяр смутился. К тому же ему жаль было девушку.

— Ну с чего ты взяла? Ведь оба мы, что ты, что я, кормимся милостью этого аила. Как же ослушаться хозяйку? Велит ехать — еду, что велит, то и делаю. Думаешь, что-то есть между нами? Если хочешь знать, ты у меня одна-единственная на всем белом свете. Я даже представить себе не могу, что у меня будет другая жена, не ты. — Батбаяр поднял Лхаму на руки и стал целовать. Лхама перестала всхлипывать, обняла юношу. Они долго стояли у скалы.