Жамбын Пурэв - Гром

— Ты приехал в источнике искупаться? — спросил мужчина.

— Нет, к Аюуру бойде.

— А-а, это к казначею, что ли? Ну тогда скидывай дэл и полезай в источник. Говорят, он приносит счастье и благоденствие. Особенно молодым. Слыхал? В его воде есть бериллий, он излечивает более чем от сорока болезней. Да ты сам посчитай. В источнике более сорока родников. Есть холодные, есть горячие, и в каждом вода другого цвета. Настоящее чудо, ниспосланное небесами.

— Раз так, надо искупаться.

— Залезай, залезай. Говорят, если купаться в нем три раза в год, ни одна хворь не пристанет. Называется он Хятрун, происходит от слова «Хи-то-рий», что значит «дух вод — врачеватель». Погляди на цветы и деревья, которые растут здесь на скалах. Видишь, какие они все прямые да пушистые? Как пахнут! Такие красивые места редко встречаются. Даже купаться не обязательно, приедешь сюда, посидишь полдня и уже по-другому себя чувствуешь. Настоящий край лесов. Ты ходил к скалам, которые на запад отсюда?

— Нет, я только недавно приехал.

— Э-э, сходи обязательно. Там в камне следы детских ног. Видишь вон то огромное дерево? — мужчина показал на гигантскую пихту, видневшуюся в одном сахалте отсюда.

— Вижу, огромное дерево.

— Его называют Норовбанзад. Таких в Хангае два. Каждое утро нойон читает под этим деревом сутры. — Мужчина стал одеваться. — Поговорил бы еще с тобой, да к князю пора.

Батбаяр, плескаясь в источнике, поглядывал по сторонам. «А ведь и в самом деле красота удивительная», — с невольным трепетом думал он.

Возвращаясь в лагерь, Батбаяр увидел тех самых людей, которые сидели на валуне. Теперь у большой белой юрты они разговаривали с Содномом. Заметив юношу, Содном махнул ему рукой. Чуть поодаль привязывал к дереву коня приехавший бойда.

«Сейчас, наверное, плетей дадут за то, что хану не поклонился, — мелькнуло в голове у Батбаяра. — Дернул же меня черт… Недаром толстяк, что сидел рядом с ним, так зло на меня смотрел. Но раз позвали, надо идти, — размышлял юноша и тут увидал, что Аюур направляется в ту же сторону, что и он. Батбаяр обрадовался: — Может, бойда заступится, не даст бить?» Как только оробевший Батбаяр подошел ближе, Содном поклонился нойону.

— Господин, это и есть тот мальчик, которого я разыскивал по вашему повелению.

Намнансурэн пристально посмотрел на юношу.

— Это ты встретился мне когда-то в долине Батган?

— Да, я.

— Помнится, был совсем маленький, худой, черномазый. А теперь вон какой молодец, и говоришь басом. А я о тебе справлялся. Может, думаю, его волки съели. Куда ж ты пропал? А мать жива?

В это время подошел Аюур бойда и поклонился хану так низко, что едва не уткнулся в землю своим мясистым, похожим на туфлю, носом. Выглядел он каким-то жалким. Куда девались его важность, заносчивость? Веки у бойды дергались от страха, он боялся, как бы слуга не пожаловался на него нойону. «Голова седая, а он все трясется. Что перед нойоном, что перед женой. Ну и жизнь у бедняги». — Батбаяр смотрел на жидкую, торчавшую прутом косичку Аюура и его разбирал смех. С трудом сдерживаясь, чтобы не прыснуть, он, помолчав, ответил:

— Мама жива.

— Где ты сейчас, что делаешь?

— Он в батраках у бойды-гуая. Вот привез ему харчи и попался мне на глаза, господин, — доложил Содном.

— Да, они живут в одном аиле с нами, — кланяясь, сказал дрожащим голосом Аюур.

— Так, так. А разве я не приказывал зайти ко мне? Почему же вы ушли, никому ничего не сказав? А потом вдруг очутились в Ар царме?

— Мы с мамой, как вы и приказывали, пришли на аудиенцию, встретились там с бойдой-гуаем и волею небес попали на Орхон.

— Ага-а, значит, вот какова была воля небес. Ладно, — сказал Намнансурэн и обратился к Аюуру.

— Что же вы молчали, когда я спрашивал о матери с мальчиком, приказывал узнать, где они?

— Раб ваш не слышал такого повеления, — бойда едва не упал, поклонившись до самой земли.

— Погодите, но во дворце только и было об этом разговоров. Не так ли, Дагвадоной багша? — спросил нойон у стоявшего рядом грузного мужчины.

— Верно, припоминаю сейчас, что и сам раз слышал разговоры о каком-то мальчике с матерью, — ответил мужчина.

Аюур затрясся, но сказать было нечего.

— Аюур-гуай, видно, руки у вас загребущие, все к себе тащите. Ну да ладно, живы-здоровы, и бог с ними.

— Чем же ты занимаешься? — с едва заметной улыбкой спросил нойон юношу.

— Коней пасу, коров.

— Наверное, борешься часто. Подмышки все рваные. Сколько дэлов на смену есть?

Батбаяр удивленно посмотрел на хана.

— Один меховой — на зиму, еще тэрлик есть.

— Грамоту знаешь? — спросил Дагвадоной и добавил: — Наверняка нет.

Юноша посмотрел прямо в глаза залану, усмехнулся:

— Расписаться могу.

— У кого учился? — спросил Намнансурэн.

— У Дашдамбы-гуая.

— А кто такой этот Дашдамба? — спросил нойон у багши.

— Наверное, Дашдамба-борода. Слышал я, что он сейчас на Орхоне живет.

— Что за человек?

— Вы, господин мой, его знавали. Помните, однажды на имя Улясутайского амбаня поступила жалоба, что на уртоне Цаган ово маньчжурского нойона ссадили посреди степи. Виновника тогда оштрафовали на пятьдесят пять голов крупного рогатого скота, разорили окончательно. Это и был Дашдамба-борода, — ответил Дагвадоной.

Намнансурэн задумался.

— А-а, вот это кто! Еще бы мне его не знать. Единственный ученик Седого Хаванги. Был писарем в уртоне. Говорили — молодец мужик. Сейчас уже не тот, жизнь пришибла. Помню, рассказывали, что нойон в сопровождении чиновника из министерства ездил осматривать уртонные станции и на перегоне от одной станции к другой три раза заставлял ямщика снимать багаж — менял дэл: то ему жарко, то холодно. На третий раз ямщик не выдержал, сказал: «Вы, чернильные души, оставайтесь здесь и забавляйтесь сколько влезет», и ускакал. Так, кажется, было дело? — рассмеялся хан.

— Могли отвезти его тогда в Пекин, а потом отправить в ссылку. Хорошо, что все обошлось, наказали его плетьми здесь, у нас в канцелярии, на том все и кончилось.

«Вот он какой, Дашдамба-гуай, — думал Батбаяр. — Молчит, молчит, а потом такое скажет, что страшно становится. Говорит: «Видишь белое, а оно оказывается черное». Сколько же ему пришлось пережить! А хан, видно, к нему благоволит. Почему, интересно?»

— Дашдамба и по сей день пьет у вас простоквашу? [30] Пить чью-то простоквашу — состоять на службе, в работниках. — спросил Намнансурэн у Аюура.

— Да, мой господин. Их аил кочует вместе с моим. Очень опытный скотовод, — Аюур опять поклонился.

— М-да, жаль беднягу. Привет ему от меня передай, — повернулся нойон к Батбаяру.

В это время подошел еще один телохранитель:

— Ахайтан просила узнать, пожалуете ли вы к обеду.