Жамбын Пурэв - Гром

— И все же выход наверняка есть. Нужен особый подход, здесь, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Те же ордена, за изготовление которых отдано столько скота, думаю, придутся весьма кстати. Кого надо наградим, и отношение к нам, возможно, изменится.

— Это верно, — подтвердил Намнансурэн. — Право давать награды — признак независимого государства. И если они получат эти награды, вынуждены будут признать нас…

Батбаяр наконец кашлянул, и лишь после этого на него обратили внимание.

— Прошу прощения за беспокойство, — сказал Батбаяр. — В нашем вагоне появился какой-то подозрительный тип. Он стоит напротив вашего купе и, видимо, подслушивает.

— Что за человек? — спросил Намнансурэн.

— Похож на китайца, — ответил Батбаяр.

Доржийн Очир вышел в коридор, подошел к незнакомцу и обратился к нему по-китайски:

— Ты — китаец?

Незнакомец, блеснув глазами, улыбнулся и замотал головой, показывая, что не понимает вопроса.

— А монгольский знаешь?

Тот снова покачал головой. Доржийн Очир вернулся в купе и, затворив за собой дверь, сказал почти шепотом:

— Это либо китаец, либо японец. Не исключено, что лазутчик. Вам, господин премьер, ни в коем случае не следует выходить из купе! А вы, — он повернулся к Батбаяру, — глаз с него не спускайте! При нем может быть оружие, даже бомба. Надо как-то от него отделаться.

— Да что вы, право, — спокойно произнес Намнансурэн, наливая в стакан минеральной воды. — Это наверняка безбилетник: решил воспользоваться случаем и доехать до нужной ему станции. Вот и все…

Батбаяр вышел в коридор и шепнул Содному, чтобы тот встал рядом с незнакомцем и внимательно за ним наблюдал.

Незнакомец молча, словно статуя, стоял на старом месте и всматривался в темноту. Он простоял так всю ночь, не сомкнули глаз и Содном с Батбаяром. Из купе Намнансурэна время от времени доносились голоса. Когда на востоке едва забрезжил рассвет, поезд остановился на каком-то разъезде. За окном мелькнула фигура удаляющегося проводника. Батбаяр поймал взгляд Соднома и кивнул на незнакомца. Содном вначале не понял, но уже в следующий миг разгадал замысел друга. В мгновение ока они подхватили неизвестного и, не дав ему опомниться, выставили из вагона. Вскоре поезд тронулся, за окном вновь замелькали телеграфные столбы.

Утром премьер-министр вышел в коридор и первым делом спросил:

— Куда девался ваш «шпион»?

— С ним покончено, — ответил Содном.

— Как это покончено?

— Мы выставили его из вагона, — как ни в чем не бывало доложил Батбаяр.

— Что же вы натворили! На чужой территории, не разобравшись, выкинуть человека из вагона? Ведь, кроме служебного рвения, должен быть еще и здравый смысл!

По тому, как долго, не говоря ни слова, стоял премьер-министр у окна, было ясно, что случившееся его огорчило.

Около десяти дней длилось путешествие, и вот наконец монгольская делегация прибыла в Петербург, знаменитую во всем мире столицу России. Делегацию поселили в «Гранд Отеле». Гостиница поразила их своим пышным и богатым убранством: потолок поддерживали мраморные колонны, в нишах и на постаментах стояли скульптуры, на стенах висели картины, с которых застенчиво взирали на мир обнаженные женщины. Повсюду царили чистота и порядок.

Русские взяли на себя охрану премьер-министра Намнансурэна, поэтому у Батбаяра и Соднома, хотя они по-прежнему везде сопровождали своего господина, нет-нет да и выдавалось свободное время, чтобы побродить по городу, осмотреть его достопримечательности.

Город «ста рек и тысячи мостов», конечно же, ошеломил Батбаяра, простого худонского парня.

Величественная Петропавловская крепость с золоченым шпилем собора, Зимний императорский дворец, каменные колонны, многочисленные суда и суденышки, снующие по Неве, богатые дворцы знати на Васильевском острове, Исаакиевский собор с медными орлами, нависшими над площадью, словно грифы над пропастью, Невский проспект с его особой, ни на миг не смолкающей жизнью, памятник Петру Первому, — все это казалось Батбаяру истинным чудом, рождало в нем восхищение разумом и мастерством людей, сотворивших эту красоту, это великолепие. В то же время все увиденное всколыхнуло в нем желание сделать его родную страну такой же величавой и красивой. Батбаяр пристально всматривался в зеленоватую воду Невы, по которой, обгоняя друг друга, торопливо катились волны, и перед ним, словно живой, вставал образ девушки, самозабвенно кружившейся в танце…

В номер к Намнансурэну зачастили посетители; высокопоставленные чиновники в сюртуках и белоснежных рубашках с черными галстуками, чины военного ведомства в мундирах с ослепительно сверкающими золотыми позументами. Они подолгу беседовали с премьер-министром, после чего премьер-министр неизменно устраивал в их честь обед. Неоднократно бывал у Намнансурэна и русский консул в Монголии Коростовец.

— И этот пожаловал сюда, — сказал как-то Содном. — Видно, надеется навязать нам свои «предложения»…

Судя по разговорам чиновников, сопровождавших Намнансурэна, с самого начала было ясно, что дело, которое привело премьер-министра в Петербург, не увенчается успехом. И все же премьер-министр упорно стремился к намеченной цели: добиться у России и материальной помощи, и моральной поддержки. Изо дня в день он ездил в коляске то в один конец города, то в другой, в очередной раз с надеждой переступал порог очередного дворца, но, так и не добившись положительного ответа, выходил мрачный, подавленный. На обратном пути он все время тер виски, чтобы унять головную боль.

Дни проходили за днями. Но все, с кем встречался премьер-министр, выслушав его, уклонялись от прямого ответа и посылали его к другим, а те, другие, к третьим…

В один из дней состоялась церемония вручения монгольского ордена «Эрдэнийн очир» русским министрам. Все они явились на прием во фраках. Грузные, лысые, они с нескрываемым высокомерием посматривали на членов монгольской делегации. Премьер-министр Намнансурэн с развернутым хадаком в руках вышел на середину зала и спокойным твердым голосом произнес:

— Господа министры! Высоко ценя ваши заслуги в деле укрепления независимого монгольского государства, богдо-гэгэн награждает вас этой высокой наградой, символизирующей крепость и могущество.

Он называл фамилии награждаемых и вручал им ордена. А те в знак благодарности кланялись. Батбаяр видел, как русские чиновники, отойдя в сторону, прикалывали ордена к лацканам своих фраков. «Если они получат эти награды, вынуждены будут признать нас». Вспомнив эти слова, сказанные Намнансурэном в разговоре с Доржийн Очиром, Батбаяр радостно улыбнулся.

После церемонии премьер-министр Намнансурэн и премьер-министр России, он же министр финансов Коковцов, уединились в соседней комнате. Сказать о Коковцове «толстый» значило бы ничего не сказать; он был непомерной толщины и страдал одышкой. Говорил мало, видимо, придерживался принципа: «молчание — золото». Сановник сидел, развалившись в кресле, и по привычке посасывал свою маленькую трубку.