Жамбын Пурэв - Гром

— Вот так требования! — вырвалось у Батбаяра.

Намнансурэн положил трубку. Внешне он был совершенно спокоен.

— Что скажете, друзья мои? — произнес премьер-министр, поглядывая то на Батбаяра, то на служащего. — Стоит нам принять требования китайских господ?

Буря бушевала в душе Батбаяра, но он лишь покачал головой.

— Это уж слишком, господин премьер-министр, — ответил молодой служащий.

— Я знал, что китайцы выдвинут подобные требования, — невозмутимо продолжал Намнансурэн, — а русские будут уклоняться от прямого ответа, хотя рады бы нас поддержать.

— Отчего же, мой господин? — удивился Батбаяр. — Разве русские не обещали вам в Петербурге помощь и поддержку на переговорах в Кяхте?

— Обещали. Но до этого они много китайцам наобещали, подписав с ними декларацию. И если нарушат свое обещание, китайцы тут же зашевелятся на их южных границах. А русским, конечно, не резон воевать на два фронта [67] Здесь имеется в виду участие России в первой мировой войне. . Китайцам же дай только повод, они живо сообразят, как его использовать в своих целях. Нет, братцы, в конце концов нам придется принять их требования. Но торговаться будем до последнего. Пусть потомки наши поймут, что этот шаг был временным отступлением, а не поражением. Вот что, дружок, соедини-ка меня с Кяхтой.

— Говорит Намнансурэн. Срочно передайте гуну Дамдинсурэну следующее. Путь заявит, что Монголия не может принять все двадцать два пункта, изложенные китайским представителем в ультимативной форме и настаивает на обсуждении внесенных нами ранее предложений. Как это сделать, пусть решает сам, в зависимости от обстановки. Если же изменений в позициях сторон не предвидится, пусть спросит напрямик у русских и китайских дипломатов: «Чего вы добиваетесь? Чьи интересы защищаете? Или вы полагаете, что монголам на роду написано вечно гнуть спину на маньчжурских и китайских господ? Почему нас на переговорах называют «Внешней Монголией», а не как подобает в равноправных международных отношениях «монгольской стороной» или же просто «Монголией»? Прежде всего гун Дамдинсурэн должен добиваться признания Россией и Китаем полной независимости нашей страны и заявить, что лишь в этом случае мы согласны должным образом обсуждать любые предложения других сторон. Если китайская делегация не сделает ни шагу в этом направлении, мы, в свою очередь, не пойдем ни на какие уступки. Пусть он так и скажет! Но избави его бог сказать лишнее, перегнуть палку — там сидят такие крючкотворы!.. Все записали? Хорошо. Ответ русских или китайцев сразу же телефонируйте…

Не прошло и минуты после разговора с премьер-министром, как с кяхтинского телеграфа к зданию, где проходили тройственные переговоры, сломя голову, помчался посыльный.

Переговоры длились несколько месяцев. Точнее говоря: не переговоры, а словесная перепалка, во время которой так и не удалось решить ни одного вопроса. Пессимисты уже поговаривали о том, что переговоры зашли в тупик. Но премьер-министр продолжал борьбу; регулярно разговаривал по телефону с Кяхтой, давал указания, встречался и консультировался со многими людьми здесь, в Урге.

Как-то Намнансурэн остался дома — ему нездоровилось, и Батбаяр с Содномом пошли прогуляться по городу. Они долго бродили по улицам, по базарам и наконец зашли в большой магазин фирмы Бэжин Содномдаржа. Пока они разглядывали разложенные на полках товары, из-за двери с окном, забранным решеткой, до их слуха донеслись голоса. Разговаривали двое — монгол и китаец. Голос монгола показался Батбаяру очень знакомым.

— Лучше отправить с письмом конного сегодня же, — сказал монгол.

— Хорошо, хорошо, — коверкая слова, проговорил китаец. — Я сегодня же пошлю человека.

Тут дверь распахнулась и из нее вышел и быстро зашагал через торговый зал сутулый, желтолицый лама. В нем Батбаяр сразу признал того самого ламу, с которым у его господина недавно произошла стычка. Одет он был в куртку из первосортного шелка и шапку с очиром. Потупив взор, лама быстро пробирался к выходу. За ним семенил пожилой, в шелковой ермолке китаец.

— Эй! Смотри! — подтолкнув друга локтем, сказал Со дном. — Что здесь понадобилось драгоценному шанзотбе?

Вслед за ламой и китайцем друзья вышли на улицу. Китаец, провожавший шанзотбу, заметил, что лама привлек внимание этих двух монголов, и поспешил их задержать.

— Я продавал этому большому ламе шелк и гутулы. А он не дает настоящую цену, торгуется. Ой, тяжело, тяжело, — китаец хитро улыбнулся и побежал обратно в магазин.

Содном, кивнув в сторону да-ламы, проговорил:

— Хитрая лиса этот святой отец. С виду овечка, а бодлив, как бык.

— Что ему здесь понадобилось? — недоумевал Батбаяр.

— Этот святоша способен на все, — ответил Содном. — За ним разве уследишь? Кого хочешь обведет вокруг пальца.

«Да, умен, ничего не скажешь, думал Батбаяр. — Вот если бы он свой ум на хорошее дело направил. Так нет же! Взять хотя бы то злосчастное письмо в Кобдоской канцелярии. И сегодня с китайским торговцем снова шла речь о каком-то письме. Что за письмо? Кому?»

Письмо, которое да-лама шанзотба переправил через китайского торговца в Кяхту, предназначалось главе китайской делегации на тройственных переговорах, и было для китайцев как бальзам на раны.

Прошло более полугода, и переговоры в Кяхте окончательно зашли в тупик. Пыл китайцев, упорно стремившихся навязать монголам свои требования, заметно поубавился. Дело в том, что Поднебесную раздирали внутренние противоречия, которые подтачивали и без того нестойкий ее организм.

Почему письмо, переданное шанзотбой, так обрадовало китайцев?

«…Уважаемый министр! — писал глава духовного ведомства Монголии. — Не смею поучать Вас. Позволю себе лишь довести до Вашего сведения, каково настроение наиболее влиятельных нойонов и представителей духовенства в Урге. Некоторые готовы принять выдвинутые вами на тройственных переговорах требования, в том числе и святейший богдо-гэгэн, при условии, что ему будут сохранены прежние звания, награды и соответствующее содержание. Главными противниками принятия ваших требований являются премьер-министр, хан Намнансурэн, и его единомышленник, глава нашей делегации на нынешних переговорах, манлай-батор Дамдинсурэн. Они с недоверием относятся к вашей стране, более того, затаили против нее лютую ненависть. Полагаю, Вы сами соизволите решить, как поступить с этими господами… Напоследок позвольте заметить, что упорство некоторых наших нойонов и лам может быть сломлено лишь при условии, что Великая Поднебесная будет твердо проводить свою мудрую политику…»

Уже через несколько дней китайский представитель получил письмо да-ламы и с пометкой «совершенно секретно» срочно отослал его в Пекин.