Жамбын Пурэв - Гром

Неподалеку от храма Дэчингалбы к Батбаяру и Содному подошел лама с переброшенным через плечо орхимжи.

— Не купят ли господа чиновники жемчужное украшение? — спросил лама и показал небольшое, но великолепной работы женское украшение из жемчуга в позолоченной оправе. Батбаяру оно показалось очень знакомым. «Не этот ли жемчуг срезали у Дуламхорло, когда мы ездили на цам в Эрдэнэ зуу? — подумал он и, взяв украшение в руки, стал внимательно его рассматривать. — На том была коралловая бусинка с небольшой черной щербинкой. А здесь бусина без щербинки. Пожалуй, не то», — решил Батбаяр.

Содном, видя, что Батбаяр заинтересовался вещицей, решил прицениться на всякий случай.

— Купил я эту вещицу у одного знакомого ламы, а тому ее пожертвовал кто-то из верующих, — принялся объяснять лама. — Купил ее для сестры, и недорого: всего за семнадцать ланов. А тут случилось несчастье — из худона сообщили, что тяжело заболела мать. Хотел тут же поехать, да не на чем. Есть тут у одного человека пара добрых коней, но у меня денег нет. Вот и решил продать украшение…

— Нам некогда, — оборвал его Содном. — Говори прямо, сколько хочешь за эту безделушку?

— За сколько купил, за столько и продам, — с опаской поглядывая на друзей, проговорил лама.

— Покупай, Жаворонок! Жемчуг стоящий. У нас на родине за него пять яловых кобылиц дадут, — подтолкнув локтем друга, шепнул Содном. — Только скажи: куплю, мол, за пятнадцать ланов. Потом выгодно продашь…

Но Батбаяр сейчас думал не о выгоде, а о своей Лхаме: «Ведь у бедняжки никогда не было ничего подобного. Привез ей тогда кольцо, она продала его, чтобы купить юрту. Всю жизнь только и знала нужду и заботы. Вот возьму и привезу ей в подарок это украшение».

— Давай за пятнадцать ланов, — сказал Батбаяр ламе.

Лама почесал в затылке и кивнул:

— Ладно. Только расчет сразу!

Все вместе они пошли к юрте, где жили Батбаяр и Содном. По дороге Содном спросил:

— А жемчуг у тебя не краденый?

— Что вы такое говорите, господин чиновник, — замахал руками лама. — Я не какой-то там проходимец. Живу при помощнике настоятеля монастыря Гандан. Если что, можете меня там разыскать.

Дома Батбаяр подсчитал свои сбережения — нескольких ланов недоставало. Содном, не задумываясь, отдал ламе недостающие деньги.

— Да, брат, теперь жена тебя еще больше будет любить, — пошутил Содном. — Такую приличную вещь да так дешево отхватил! Смотри только, не снеси ее служанке жены цэцэн-хана…

В постоянных разговорах о возвращении домой проходили день за днем. Однажды утром, когда Батбаяр и Содном уплетали на кухне арул и пенки, споря, чья жена лучше готовит молочные яства, вошел Намнансурэн в домашнем одеянии, без пояса.

— Вот вы где, служивые! — весело проговорил он. — Все о доме да о женах толкуете. Видно, невтерпеж стало, и вовсю ругаете меня, что держу вас здесь так долго?

— Да что вы, господин, — чуть ли не в один голос ответили друзья.

— Вижу я, уже который месяц в глазах у Жаворонка написано: «Отпустите меня домой», — ласково сказал Намнансурэн, подходя к Батбаяру. — Угадал я твое заветное желание?

Батбаяр кивнул и опустил глаза.

— Все правильно. — Намнансурэн похлопал Батбаяра по плечу. — Молодой парень. Наверное, и жена у тебя молодая да красивая… Еще бы не рваться к ней!

Друзья заулыбались.

— Ну да ладно. Пошутили и хватит, — серьезно сказал Намнансурэн. — Потерпите еще немного. Скоро поедем домой — вот где вы вволю попьете кумыса, надышитесь багульником.

— А как же переговоры в Кяхте? — неуверенно спросил Батбаяр.

— Да, сложный вопрос ты задал мне, Жаворонок, — вздохнув, медленно проговорил Намнансурэн. — Больше полугода в Кяхте идут переговоры. Обсуждают, спорят господа послы, да так до сих пор ни о чем и не договорились. Дело дошло до того, что китайцы стали обвинять нас и русских в тайном сговоре. Русские же ввязались в войну на Западе и пока не в силах нам помочь. Китайцы всячески стараются свалить вину за срыв переговоров на нас. Теперь они требуют, чтобы мы прислали другую миссию. Не нравится им, видите ли, манлай-батор Дамдинсурэн. Слишком заносчив и крут, говорят. А остальных обвиняют в незнании международных норм и законов. Вот и сидим, ломаем голову, что предпринять.

— Как что? — проговорил Содном. — Уйти с переговоров — и все. Не вымаливать же нам у них свои права!

— И то верно, — поддержал друга Батбаяр. — Пусть китайцы поймут, что ни при каких условиях мы теперь не примем их требований. Ведь у нас независимое государство. Какое же они имеют право нам диктовать…

— Все вы верно говорите, — сказал Намнансурэн. — Только с китайцами так просто не повоюешь. Они всеми правдами и неправдами решили подмять нас под себя. А некоторым нашим ламам, да и нойонам, это пришлось по вкусу. Найдут китайцы зацепку, объявят всему миру, что мы одни во всем виноваты, и двинут на нас свою армию, а она по численности в несколько раз превосходит наше население. Мы рады бы постоять за себя, только где оружие взять? Русские не смогут помочь, а другие не захотят. Главное же, у наших правителей нет единства во взглядах по этому важнейшему вопросу. Их не тревожит, что страна снова пойдет на разграбление чужеземцам, страдать от этого будет народ. Сейчас нам необходимо как-то потянуть время. Но как?..

Через несколько дней по Урге прошел слух, что на переговоры в Кяхту поедет новая миссия и уже подписано тройственное соглашение [68] Подписано 25 мая 1915 г. . Как стало потом известно, это соглашение ограничивало политическую свободу Монголии: страна хоть и признавалась самостоятельным государством, однако находилась в вассальной зависимости от Китая.

Стоит ли говорить, какой болью и возмущением отозвались в сердце каждого монгола эти недобрые вести!

Наступило лето, гора Богдо-уул укрылась ярко-зеленым ковром, на ее склонах зашумели листвою деревья. Оживленно стало на берегу реки Дунд: то тут, то там араты собирались группами, чтобы поиграть в свою любимую игру — шагай.

В один из таких дней премьер-министр Намнансурэн с Содномом вернулись домой необычно рано.

— Вот так-то, Жаворонок! — шепотом проговорил Содном, когда они с Батбаяром вошли во двор. — Видно, скоро поедем домой.

— Хорошо бы, — сказал Батбаяр. — А что случилось?

— Так и быть. Тебе расскажу, — ответил Содном, озираясь по сторонам. — Сижу я сегодня у ворот дворца богдо-гэгэна, дожидаюсь господина. Вдруг выходят два ламы-лекаря. Сели на скамейку, меня не видят, греются на солнышке да четки перебирают. Вдруг один из них и говорит: «Сайн-нойон-хан Намнансурэн — человек образованный, умный. Лучше бы оставался на своем посту. Но если будут настаивать, он, конечно, откажется».