Жамбын Пурэв - Гром

— Если дело обстоит таким образом, мне хотелось бы выразить надежду, что в случае нападения на нашу страну китайских полчищ, если нам придется подняться на защиту своей родины, ваша могучая держава окажет нам помощь войсками и оружием, — сказал Намнансурэн.

— Я думаю, наша страна в состоянии оказать вам любую помощь. А какую именно — это может решить только Москва.

— Кто стоит во главе вашего правительства: хан или президент?

— У нас нет ханов. Всеми делами ведает Совет Народных Комиссаров во главе с председателем Совета — Лениным.

— Ваш Ленин — нойон? Какой титул имел он до революции?

— Ленин никогда не был нойоном. Почти тридцать лет он вел легальную и нелегальную революционную деятельность и никогда не был на царской службе.

— Что такое революционная деятельность? Он стремился создать красное правительство? Это чрезвычайно интересно. Считаете ли вы, что наши государства, если каждое будет следовать своим принципам, смогут дружественно сосуществовать друг с другом? — Намнансурэн улыбнулся.

— Еще как смогут! Наше государство никому не навязывает своих воззрений. В любой стране только народ может решить, каких ему взглядов придерживаться.

— Мы полностью доверяем вашим словам. Наши южные соседи собираются напасть на нас, разрушить наши очаги. Не могли бы вы посоветовать, как нам быть?

— Уважаемый нойон! Мы не можем советовать вам: у нас нет достаточного представления о настроении народных масс в вашей стране. Поезжайте в Москву! Мы можем предоставить вам эту возможность.

— Давайте так и сделаем, — с воодушевлением воскликнул Цэнджав.

Намнансурэн задумался.

— Нет! Сейчас мы никого не представляем, а следовательно, не можем ехать в Москву. Надо быстрее вернуться в Да хурээ и не допустить ввода китайских войск… Разыщем телеграммы из России и уже в открытую обсудим все с ламами и нойонами, стоящими у власти. — Намнансурэн вытащил из кожаной сумы красный и голубой хадаки и, развернув, поднес их русским, сказав при этом: — Мы будем молить небо о нашей новой встрече. Желаем вам всех благ и прочного становления вашего государства.

«Почему он преподносит им хадаки разного цвета? — удивился Батбаяр и тут же подумал: — Наверное, красный хадак это как бы их правительство, а голубой — наше».

Русские представители пожелали всего самого лучшего, выразили надежду на новую дружескую встречу и, распрощавшись, ушли.

— Вы вот боитесь китайских черномундирников, — сказал, задержавшись в дверях, бурят переводчик. — А ведь русские белогвардейцы не менее страшны. Если, отступая под ударами Красной Армии, они побегут в Монголию, натворят там бед. Так что у вас есть еще один враг.

«Видно, во всех концах земли сейчас появились лютые звери, которые рыскают, как голодные волки, жаждущие крови, — подумал Батбаяр. — Скоро спрятаться от них будет некуда».

— Хорошо вы сделали, что поднесли русским хадак красного цвета, — произнес Цэнджав, — только напрасно отказались ехать в Москву. Надо было идти до конца, полностью выяснить замыслы и намерения красного правительства. А то мы только полдела сделали.

— Не то сейчас время, чтобы разъезжать взад-вперед, — ответил Намнансурэн. — Нас сейчас взяли за горло. Сколько честных людей, ратовавших за восстановление нашего государства, извел своими интригами шанзотба да-лама. А теперь еще китайские нойоны собираются осквернить наши очаги. Мы задыхаемся, где же тут ездить…

В тот же вечер они покинули Иркутск.

На следующий день по возвращении в Да хурээ, теплым солнечным утром, когда впервые раздались голоса перелетных птиц, Намнансурэн облачился в полный парадный наряд, чтобы ехать на прием к богдо. Хурэмт из сверкающей золотой парчи великолепно оттенял его слегка порозовевшее лицо. Сопровождал господина в этот раз Содном.

Войдя во дворец, Намнансурэн сразу же натолкнулся на стоявших у расписанной драконами колонны шанзотбу да-ламу и цэцэн-хана. Они о чем-то шептались. После обмена приветствиями Намнансурэн без обиняков спросил:

— Уважаемый премьер-министр, вы написали послание в Пекин?

Приветливое выражение на лице шанзотбы сменилось легким недоумением.

— Чтобы не обременять вас, хан, — ответил шанзотба, — мы его обсудили и тут же отправили.

— Значит, вы его передали китайскому амбаню без моей подписи?

— Да. Так пожелал богдо-гэгэн.

— Надеетесь, когда прибудут китайские «воины-защитники», пожинать плоды счастья?

— Уважаемый хан! Мы — опора государства. Так стоит ли нам ссориться?

— А-а, значит, опора монгольского государства — вы да я? Тогда не удивительно, что оно качается из стороны в сторону. Только сдается мне, что скоро все мы полетим с крутого обрыва.

— Почтенный Намнансурэн! Вы глубоко заблуждаетесь и не способны правильно оценить создавшееся положение.

— Уважаемый премьер! Постараюсь внять вашим поучениям. Но прежде соизвольте показать телеграммы из красной России.

Шанзотба переменился в лице. «Кроме богдыхана и меня, никто о них не знал. Откуда же эти сведения у Намнансурэна? Значит, я не ошибся. Он связан с партией красных».

— Что за послание вы имеете в виду, уважаемый? — изобразив удивление, спросил шанзотба.

— Я прошу вас, милостивый министр, показать мне спрятанные в вашем сейфе депеши из России, — ответил Намнансурэн.

Цэцэн-хан, молча перебиравший четки, пристально посмотрел на шанзотбу и обратился к Намнансурэну:

— Уж не претит ли вам вид желтых ламских одежд?

— А что случилось, мой хан?

— Ну как же: на да-ламу, занимающего пост премьер-министра, вы смотрите косо, когда я отбываю по ламским делам в монастырь, вызываете к себе мою жену, позорите мое имя. Разве это угодно богу и государству?

— Мой хан, благоволите поговорить со мною об этом в следующий раз. Я тороплюсь на прием к богдыхану, — сказал Намнансурэн, желая избежать ссоры с цэцэн-ханом.

— Что за срочное дело у вас к государю? — заискивающе спросил Билэг-Очир, вытирая слезящиеся глаза бобровым обшлагом рукава.

— Я намерен просить государя снизойти к моей просьбе и показать телеграммы, которые вы так старательно прячете, — ответил Намнансурэн и стал подниматься по лестнице.

— Не видать их тебе до самой твоей смерти, — процедил сквозь зубы Билэг-Очир, провожая Намнансурэна ненавидящим взглядом.

— Он и мне не дает покоя. Прелюбодействует с моей женой. Такую обиду нельзя простить, — пожаловался цэцэн-хан.

— Это бы еще ладно, но Намнансурэн установил тайные связи с бунтарским правительством красной партии русских и замыслил, сбросив нас с вами, занять престол государя. Вы, вероятно, заметили, что он где-то пропадал несколько дней…

— Мне, ничтожному, не дано разбираться в таких тонкостях. Это у вас — будто тысячи глаз, и вы видите все насквозь. А насчет жены… я этого так не оставлю. Мне ее сам богдо сватал. И не дай бог мне дожить до того, чтобы пренебрегать его милостями, — снова заскулил цэцэн-хан.