Галина Беломестнова - Камарья [СИ]

— Завтра все на покос, гребля подсохла, надо сено в копны сметать, всем спать, — поднимаясь из-за стола, сказал Степан.

— Па-а-ап, — заныл Сашка, — Ольга к нам, что ли, сено косить приехала? Сегодня в клубе ансамбль из района выступать будет.

— То-то не видела она у себя в городе ансамблев, за себя, танцор, стараешься, — метнул на него строгий взгляд отец.

— Стёпа, когда же им ещё побегать, как не сейчас? — вмешалась Надежда, наливая горячую воду в тазик.

— Делайте что хотите! Вечно ты ему потакаешь! — буркнул муж и, громко хлопнув дверью, вышел в ограду.

В комнате наступила тишина.

Сашка, склонив кудрявую голову над столом, катая хлебный шарик, решал про себя, что делать: ложиться спать, когда солнце едва скатилось за сопки, совсем не хотелось, но и расстраивать попусту отца он не решался.

Надежда молча мыла посуду, поглядывая то на сына, то на притихшую племянницу, пристроившуюся рядом и протиравшую чистым полотенцем мокрые тарелки.

— Ишь, какая красавица да умница у Татьяны выросла, в университете учится, — в очередной раз порадовалась она. — Конечно, сыну хочется перед деревенскими парнями погордиться такой сестрой. А сдругой стороны, и мужа жалко. Напрыгаются до утра, потом какие из них работники? Хозяйство большое, сена на зиму много наготовить надо. А покос только начался.

— Ну, что приуныли? — закончив прибираться на столе, спросила она. — Постель стелить или на танцы побежите?

— Тётя Надя, мы ненадолго, часок побудем — и назад, — опередила Ольга брата, зная, что как гостье ей простят то, за что Сашке влетит сполна.

— Идите уж. Только не забывайте, на стан по зорьке поедем, пока роса не обсохла.

Конечно, протанцевали они до первых петухов. Потом крались, чтобы не разбудить взрослых, стараясь не скрипнуть дверями и тихо прошмыгнуть в свои кровати.

Когда уже лежали под одеялами, стараясь незаметно перевести дыхание, донёсшийся из спальни родителей сердитый кашель дал понять, что все их ухищрения были напрасны, в ожидании неразумных деток никто не спал.

Проснулась Оля от шума мотора. Дядя Степан выгнал в ограду свой видавший виды, но всё ещё шустро бегавший по ухабистым просёлочным дорогам грузовик. Сашкина кровать была аккуратно заправлена. Тётя Надя собирала провиант. Одну её никто не тревожил, позволяя поспать несколько лишних минуток после бессонной ночи.

Быстро соскочив с постели, натянув футболку и спортивные штаны, она наскоро поздоровалась с тёткой и побежала в ограду смахнуть холодной водой из рукомойника остатки сна.

Позавтракали горячей, разваристой пшённой кашей, обильно сдобренной домашним маслом, запивая её густым, холодным молоком. Сашка запрыгнул в кузов, остальные стали подавать ему обмотанные тряпками косы, грабли, вилы, посуду, заботливо упакованную тётей Надей еду.

В последнюю очередь в кузов грузили гостью. Брат тянул за руки, а дядя с тёткой суетливо подталкивали снизу, приговаривая, что лучше бы ехала в кабине, а то в кузове-то растрясёт ненароком.

Мокрая от усилий, красная от стыда, Оля с трудом перевалилась через борт и уселась на пристроенное возле кабины сиденье.

— На, укройся, а то продует. — Сашка заботливо протянул ей ватную телогрейку. — Отец сегодня сердитый, с ветерком помчится.

Грузовик действительно понесся лихо, не притормаживая на выбоинах, оставляя за собой, словно дымовую завесу, клубы пыли. Вцепившись намертво в край сиденья, Ольга пожалела в душе, что отказалась от предложения добраться до покоса в кабине.

Неожиданно машина резко затормозила.

— Что случилось? — крикнула в ухо Сашке сестра, боясь, что он не услышит её из-за шума мотора.

Посмотрев за борт, тот промолвил, ухмыляясь во весь рот:

— Камарья тоже на покос собралась.

— Какие комары? — громко переспросила она.

— Тише ты, — ткнув локтём в бок, зашипел Сашка, — сейчас увидишь.

Но Ольге уже было не до него. В кузов с грохотом влетела коса, так же, как и у них, обмотанная тряпкой, потом потрепанного вида рюкзак, пара связанных за ушки верёвочкой кирзовых сапог, показалась старческая босая нога, и не успела Оля моргнуть глазом, как, легко перемахнув через борт, в кузове машины оказалась бабка. Сноровисто пробравшись к сиденью, она деловито подтолкнула Сашку, угнездилась справа от него и, перегнувшись к окну кабины, крикнула дяде Степану:

— Поехали!

У Ольги появилось стойкое желание помотать головой и проснуться. Одетая в длинную чёрную юбку, свободную ситцевую рубаху, подпоясанную широким цветастым фартуком, — старушенция очень походила на бабу-ягу. Сказочный образ попутчицы подчёркивали слегка крючковатый нос, изрезанное глубокими морщинами лицо и седые пряди волос, выбивающиеся из-под стянутого на затылке цветастого платка.

— Гостья, гляжу, к вам приехала, — взглянула бабка на неё неожиданно яркими, пронзительно-синими глазами.

— Ольга, — представил брат. — Тёти-Танина дочка.

— Вижу, что Танькина, — одно лицо. Только глаза не её унаследовала, — внимательно оглядев городскую гостью с ног до головы, проговорила новая пассажирка. И, словно потеряв к ним всякий интерес, отвернулась и стала внимательно разглядывать проносящиеся мимо деревья.

Просёлочная дорога, петлявшая между колками, выбралась на крутой бок сопки, с которого открывалась широкая пойма извилистой речки Каменки, и резко пошла под уклон. По бревенчатому мостику они перебрались на левый берег, миновали густую поросль молодых пушистых лиственниц и остановились на краю поляны, заросшей высокой по пояс травой.

— Приехали, — спрыгивая на землю, промолвил Сашка. — Ты, Ольга, сначала вещи подай, а потом мы тебя спустим.

Вспомнив свою утреннюю погрузку, сравнив её с лёгким прыжком престарелой попутчицы, сестра покраснела до корней волос.

— Сама спрыгну, — сердито буркнула она.

— Как у Камарьи, не получится, ещё ногу подвернёшь, — весело прокомментировал братец.

Не связываясь больше с болтуном, Оля занялась делом. После того как всё выгрузили, под Сашкины шуточки при помощи родственников с трудом выбралась из кузова. Отряхнув одежду, она украдкой оглянулась в поисках старухи, но, к её облегчению, та уже исчезла.

— А где эта баба-ёжка?

— Камарья-то? Так, поди, уж на своём покосе, — ответил братец.

— Как ты её назвал? — строго спросил отец.

— Камарья. А что? В деревне её все так зовут, — оправдался Сашка.

— Она для тебя Анна Васильевна! Запомни! И чтоб я в доме не слышал этого прозвища, — сердито взглянув на своё семейство, сказал дядя. Вголосе его прозвучал такой металл, что даже гостье стало не по себе.

Покос, куда они приехали, принадлежал не одному поколению семьи Тихоновых. Стан был сделан основательно, на года. Навес из досок, под ним обмазанная глиной печка, сложенная из принесённых с речки булыжников. Рядом, на случай дождя, небольшая поленница сухих дров. Под развесистой черёмухой стол, вокруг лавки на лиственничных кругляшах. И, конечно, шалаш, где в самую жару можно было подремать на мягком душистом сене. Недалеко от стоянки шумела на перекатах Каменка. Забыв обо всём, Оля сидела на лавке, вдыхая медовый запах разнотравья и скошенной травы, слушая, как в выси ещё не потерявшего утренней синевы неба поёт жаворонок.