Зоя Богуславская - Предсказание

В прокуратуру Родион плетется, уже не надеясь застать Вяткина. Что ж, заявит ходатайство, а вечером позвонит, потом все же придется заглянуть в консультацию, внести дополнения в записи, узнать об ожидавших его клиентах. И сразу же домой. Авось от Олега уже есть что-нибудь.

Родион пересекает трамвайные линии, идет к метро. Пока эскалатор везет вниз, он раздраженно думает о законах, которые, как емко ни пиши, все равно не могут охватить все многообразие жизненных случаев. Каждое преступление, в сущности, обстригаешь под статью закона, как сучья деревьев под ровную линию проспекта. А дело Тихонькина и вовсе не укладывается в стереотипы «преступления и наказания». Вот и думаешь, что прав Порфирий Петрович у Достоевского, размышляющий над делом Раскольникова. Мол, подумаешь: так, частный случай, убийство старушки, а на самом-то деле общего-то случая, того самого, на который все юридические формы и правила примерены, вовсе не существует по тому самому, что всякое дело, как только оно случится в действительности, тотчас же и обращается в совершенно частный случай… Ничего не возразишь. Природа позаботилась, чтобы у живых существ не было двух одинаковых носов, подбородков, отпечатков пальцев, а не то что поступков или их мотивов. Впрочем, по мнению милейшего Порфирия Петровича, работа следователя – это свободное художество, которое нельзя стеснять формой, а это уж, простите… Если стесненности формой не будет, можно оправдать и полнейшее беззаконие.

Когда Родион добирается до прокуратуры, начинает темнеть. И сразу холодает.

Конечно, Вяткина он уже не застает. Родион оставляет у него на столе ходатайство о допросе новых свидетелей и о приобщении к делу найденных писем Тихонькина.

В консультации он просматривает почту, приготовленную Клавочкой. Сзади слышится шорох, Родион оборачивается. В дверях мнется девушка. В руке лакированный чемоданчик, черная кожаная жакетка пузырится на бедрах.

– Можно к вам? Я по делу Тихонькина. – Она густо краснеет. – Меня зовут Римма Касаткина.

– Смелее, – приглашает Родион, с интересом наблюдая смену выражений на юном лице подруги Михаила. – Садитесь.

– У меня одно важное дело, но… – она настороженно прислушивается, – только я лучше вечером. И не здесь.

– Где же?

– Ну, в любом месте…

– Тогда назначайте сами. – Родион прячет улыбку.

– Я бы хотела, чтоб нас никто не увидел… Не в консультации. Ну хотя бы в сквере здесь часов в семь…

– Как вам угодно, – деловито соглашается Родион, – в сквере так в сквере. К семи я буду.

Минуты две он сидит, пережидая, пока Римма скроется. «Вот и не верь в удачу дня, – подумал. – Катя ее прислала или сама?»

На улице Родион снова вспомнил об Олеге. Пожалуй, стоит заглянуть к нему на Разгуляй. Хотя бы записку оставить.

…Родион выскакивает у остановки на Разгуляе, видя, как Олег выныривает из своего подъезда.

– Ну молоток, ну удружил! – мямлит Родион в смущении. – А мордень-то отрастил.

– Да и ты не усох, – улыбается Олег. – Я уж к тебе вторые сутки наведываюсь. Ты что, дома не ночуешь?

Родион хмыкает.

– Часов пять ночую, – бурчит он, с изумлением отмечая, как странно выглядит в городе Олегов загар, белозубость, светлые до белизны волосы.

– Ну, пошли, что ли, ко мне?

В комнате Олега, необжитой, холодной, со скудным набором мебели, где самый нарядный предмет – шкаф с книгами во всю стену, Родион никогда не может найти себе удобного места.

– Валяй сюда, – показывает Олег на кушетку, такую узкую и жесткую, что Родион с трудом представляет себе, как на ней может уместиться длинное тело Олега. – Сейчас что-нибудь сообразим.

– Потом, – отмахивается Родион, садясь на стул. – Вот если у тебя пиво найдется, а то у меня с утра изжога.

Родион осматривается. В пояснице отдает смутной, глубинной болью. «Прогресс, – думает он, глядя в угол на «Темп-6», – теликом обзавелся!»

– Ты хоть раз включал его после установки?! – кричит он, видя Олега, входящего с бутылкой и двумя стаканами.

– Регулярно смотрю «Время», слушаю симфонические концерты иногда…

– Да? – Родион с любопытством всматривается в лицо друга. – Что-то раньше я не замечал у тебя тяги к серьезной музыке. А я вот все больше по спорту и многосерийным детективам. – Он смотрит на часы. – Мозг разгружаю.

Родион передвигает стул поближе к телевизору, кладет ноги на край столика.

– Сейчас, например, идет семнадцатая минута матча тбилисского «Динамо» и «Спартака», не веришь – включи.

– Верю, – смеется Олег, придвигая бутылку «Жигулевского».

– Нет, ты проверь, проверь, – настаивает Родион.

– Не подначивай. Смотреть не дам. – Теперь Олег тоже разрывает его. Долго, пристально, как подопытного кролика. – Выкладывай, что у тебя там? И у меня к тебе кое-что имеется…

– Сначала счет выясним, идет? – предлагает Родион.

– Сначала поговорим, потом выясним.

– Ну, аллах с тобой. – Родион вздыхает. Он нехотя отходит от телевизора, лениво выпивает два стакана пива, разваливается на кушетке. – Ну ладно, выкладывай. Ирину видел?

– Допустим, – отмахивается Олег. – А ты мне лучше ответь: по делу Рахманинова эксперта вызывали?

– Медицинского?

– Автомобильного! Там ведь дело с угоном машины.

– А что? – Родион насмешливо оглядывает Олега.

– Он уже прибыл. Я с ним в одном вагоне ехал.

– Поздравляю с приятной встречей.

– Для тебя она будет не менее приятной. Это Сашка Мазурин.

– Мазурин? – Оживление слетает с лица Родиона. «М-м-да, – думает он. – Вот так сюрприз». Что ж, он смыслит в этом деле…

И вдруг мозг затопляет воспоминание. Родион даже запрокидывает голову, так явственно оно. Кольцевая трасса в Бикерниеке. Сосна на высоком холме, под которым они лежат вчетвером… Мчащийся на обгон красный «москвич» с цифрой 60… Как многократное эхо, Сашкино имя в репродукторе: «…второе место, серебро»… Вьющийся серпантин дороги, лесной ресторан. Валда танцует с Мазуриным, драка Сашки за нее с каким-то ублюдком… А ночью в мягком морском прибое Валда по колени в воде отжимает волосы. Родион подкрадывается к ней, хватает в охапку… А через день Валда остается с Мазуриным. Он заставляет себя встать, сбросить все это. Как она смотрела на Мазурина после драки в ресторане… Бог ты мой!

Сколько раз за эти годы Родион уже разыгрывал эту партию. Думал, где была ошибка и что можно исправить. Как будто, если от тебя уходит первая любовь, можно что-то исправить. Господи, может, первая всегда уходит? Раньше, позже. До брака, после. Вот у Олега ушла после. Ну и что?..

– Растолкуй мне, – Олег держит в руке стакан, – что же это за дело Рахманинова.

– Обычное, – отмахивается Родион, как бы выныривая из другого мира. – Избалованный, циничный парень. Когда что-нибудь втемяшится в голову – вынь да положь. Не дадут – можно и силу применить. Ты Тихонькина помнишь? – перебивает он себя. – Так вот, обнаружились новые обстоятельства. – Родион вдруг торопливо, сбивчиво начинает рассказывать о ноже, письмах. – Знаешь, – восклицает он, – для меня Тихонькин – это как «быть или не быть»! Не могу остаться в дураках, когда мне абсолютно ясно, что убил не он.