Олег Слободчиков - Чертов узел

Пока хозяин относил в избу ружье, свиньи обступили тушу, слизывая кровь, подбираясь к парящей ране.

— Отгони их! — крикнул Алексей. — Сожрут мясо — не успеешь глазом моргнуть.

Наступили теплые вечерние сумерки. Зажглись первые, крупные, звезды.

За ними осторожно стали высвечивать те, что помельче. Разделанная туша остывала под навесом, вареное мясо аппетитно парило на большом блюде, с которого когда-то ели всей общиной.

— Плохи твои дела! — вернулся к начатому разговору Алексей, позвякивая посудой. Он накрывал низкий казахский столик — достархан — в юрте с задранным по стенкам войлоком. Сквозь деревянную решетку остова приятно продувало застоявшийся дневной зной.

— Ну почему же? — лениво не соглашался Виктор, развалившись на войлоке. — Сапоги бы найти — и можно жить.

— Где жить? В Башне что ли? Мы колонией там не выжили. А в одиночку с ума сойдешь… Пока я здесь, могу еще тебя прикрыть. Но, даст Бог, к зиме разделаюсь со свиньями и сбегу. Одному тебе — крышка… А может быть вместе, а? Куда-нибудь на Алтай или в Саяны. Там места не хуже здешних.

Виктор рассмеялся:

— Ну и зануда! Я, например, в отношении тебя тоже имею мнение, но не капаю же на мозги, что вся твоя нынешняя маета — иллюзия. Ты не знаешь России — ты здесь родился и вырос. Поживешь там с полгода, со всеми соседями перессоришься, продашь последние штаны, вернешься на эту же ферму и будешь рад-радехонек и всем доволен. Ну, может быть, вместо свиней станешь разводить индюков. Лучше мест все равно не найти.

Алексей выскочил из юрты, вернулся с кипящим чайником, перебрасывая его из руки в руку, обжигаясь и рыча.

— Черта с два: я слишком хорошо знаю нерусский мир, а вот ты ни шиша.

Порхаешь среди восточной экзотики. Горожанин… Чтобы здесь жить нужно вместо души иметь желудок. Никогда русский человек, пока он русский, не примет Азию такой, какова она есть, а Азия не примет его. Еще вчера мы жили в СССР, в сущности, в Российской империи. Пусть на ее задворках, но дома. И отношение к себе имели соответствующее: с нами мирились, принимая таковыми, какие мы есть. Теперь все по-другому. Я кожей чувствую, как у местных меняется отношение ко мне. Надо быть уже совсем дерьмом, чтобы принять те правила, которые мне навязывают. Чтобы остаться здесь навсегда надо или совсем уже себя не уважать, или презирать их всех, презирать так, как я не умею.

— Тебе что надо? — раздраженно спросил Виктор. — Ты сам-то понимаешь, чего ты хочешь? Земли в аренду? Она у тебя есть. Со свиньями не получилось, сам говорил, как здесь можно развернуться с индюками. И корма не нужны. Воли хочешь? Давай заново отстроимся в Башне. Деньги нужны — посей мак, Тимоха его на корню скупит. Даже этого не надо.

Сходи пару раз в Киргизию и через ледовые перевалы доставь опиуху в Алма-Ату — риск минимальный, прибыли дурные. Ну совсем надо быть дураком или неудачником, чтобы попасться на таком деле. На те деньги ты любого местного бастыка* купишь: сам говоришь — здесь все продаются…

И корма тебе будут доставлять вовремя и свиней твоих караулить. Где ты еще найдешь такое место? Там, в России, надо все заново начинать. Нам скоро по сорок лет. Вышел срок. Что-то нужно уметь, чего другие не умеют, чего-то достичь, чего другие не смогли. Ну так купи себе весь этот район — времена-то вон какие… Казахи против тебя ополчились — ты к киргизам: они за перевалом… — Виктор скрипнул зубами, взял себя в руки и спокойным тоном попросил: — Найди мне что-нибудь из обуви.

Не дожидаясь приглашения, Виктор взял с подноса сочный кусок свеженины. Алексей залил кипятком заварник, наконец-то отставил в сторону жгущий пальцы чайник и разлегся у стола на местный азиатский манер.

— Как мясо?

Виктор промычал, восторженно мотая головой. Алексей, не спеша, выбрал ребрышко с грудинки, попробовал, ворча, мол, можно было и еще поварить.

Пропустив последнюю просьбу Виктора между ушей, он тихо и вкрадчиво спросил:

— А тебе чего надо в жизни, кроме сапог?

— Пожить спокойно и подумать, — высматривая следующий кусок, ответил Виктор.

— О чем?

— О том, как это так случилось: всю жизнь подавал надежды во всем, за что ни брался, вызывал восхищение, да на этом как-то и застрял; десять лет назад был хорошим оформителем и сейчас такой же. Хоть по зверью, что ли, надо стать специалистом: изучить повадки, понять образы… Из того, что прошлый раз отснял, — только пару слайдов опубликовали. Я другие и не показывал никому. Прихожу к знакомому художнику. Авторитет. За бугром печатается, импортную технику имеет: не мне с моим совковым «Зенитом» чета. Я всегда думал, что его удачам способствует мохнатая рука в Госкомиздате, — все ясно и понятно. Но он показал мне один-единственный снимок алтайского медведя. Я посмотрел на него и захотел всю свою мазню сжечь. Талант, знание предмета и кропотливая работа — вот что было на его снимке.

— Таланта, значит, тебе не хватает? — ухмыльнулся Алексей.

— Таланта никогда много не бывает, но есть еще и жизненный опыт, которого не хватает явно, — вздохнул Виктор. — С медведицей как-то столкнулся. Ну, она меня пугнула, конечно. Да и я… Не то, чтобы воздух портил, но коленки дрогнули. А потом появился сюжет: медведица с медвежонком, как Богородица с младенцем… Прикинь! Да на такой гениальный кадр год жизни потратить не жаль.

— Кощунствуешь, сын мой, да что с тебя, нехристя, взять. Узнаю родное поколение дилетантов. Нет бы Библию сперва почитать! Куда там, нам достаточно вдохновения. Не сделать тебе гениального кадра! — жестко отрезал Алексей. — Да и вообще, чего-нибудь общепризнанного.

— Это почему же? — сверкнул глазами Виктор.

— Создать что-нибудь на общечеловеческом уровне возможно, проживая среди своего народа и только ради него, — он многозначительно поднял палец. — Это один из главных выводов «свинского» периода моей жизни.

Нет под луной ничего отвратительней человека без родины и без национальности. Более того, человек этот, если его можно так назвать, не способен создавать духовные ценности.

— Да что ты говоришь? — усмехнулся Виктор. — Насколько я осведомлен, именно такие «гении», в подавляющем большинстве, выставляются, публикуются огромными тиражами у нас, в Москве и за бугром.

— Что с того, что выставляются и публикуются? — с непробиваемой байской самоуверенностью возразил Алексей. — Для этого не обязательно быть талантливым, важней — предприимчивым. Умрут они, и закопают их тиражи вместе с ними. Какая это, к черту, духовность? Это заработок, халтура! Для того, чтобы заработать, не обязательно к медведице на клык лезть…

— Короче, философ! — раздраженно оборвал разговор Виктор, досадуя на свою невольную откровенность. — Все равно ты в этом ни бельмеса не понимаешь. А туда же! Скажи лучше — обувь даешь?