Олег Слободчиков - Сезон

Лаптев потянулся, зевая.

— Старатель палит. Молодец! Я думал, хорошо, если забой за ночь зачистит.

Шульц сбросил одеяло, сел, свесив на пол белые волосатые ноги, сказал, часто мигая:

— Дед опять от бурения отвертелся. Везучий, зараза.

Хасан, кашляя, рассмеялся, замотал головой:

— Не я буду, Шнапс! Ляжем костьми, но выскребем забой?! Вот у Деда рожа будет — кино не надо. Ему придется бурить.

Шульц представил, какое лицо будет у проходчика и расхохотался.

Дело предлагал татарин.

Обед. Из вахтовки выгрузили пластмассовые цилиндры термосов.

Заспанные лица ночных смен, чумазые и потные — дневных. Старатель расправился с борщом и котлетой, прихлебывал прохладный компот и просматривал старые газеты. Накануне их привезли из красного уголка в поселке.

Чуть утихла дробь ложек по мискам, кто-то уже раскурил сигарету.

— Эй, Старатель, — спросил, Шульц, предвкушая послеобеденный отдых с короткой дремотой, — куда тебе столько газет? Понос?

— Динозавры должны вылупиться, а ничего не сообщают, — с самым серьезным видом ответил Коля.

Прищуренные глаза, Шульца дрогнули, как два индикатора, и открылись на полную диафрагму.

— Ты в детстве на голову падал?

— На голову?! — передразнил Коля с превосходством человека, располагавшего достоверной информацией, но тут же сорвался в спор: — В газете сообщение было, ну? «На Севере, в вечной мерзлоте, найдены три яйца динозавра. Одно разбилось при погрузке, два доставлены в инкубатор в хорошем состоянии». Ну? Я почти наизусть все помню. Сам читал, газета дома лежит, в тот заезд привезу. А ты — на го-олову…

— Опять Старатель гусей гонит, — изображая возмущение, заверещал Шульц. — Не маши руками, глаза выцарапаешь.

Коля вскочил, зад оттопырен, глаза круглы, ударил себя кулаком в мощную грудь.

— «Комсомольская правда» за тридцать первое марта, ну? Все помню!

— Га-га-га! Так это же первоапрельская шутка!

— Да уж… Серьезная газета и будет божественный обряд праздновать?!

— Почему божественный?

— Бабушка говорила, что первого апреля обманывать надо, а она в бога верила. Ну? Я все помню: два яйца доставлены в инкубатор в хорошем состоянии… Газета врать не будет. Значит, должны сообщить… Вылупились динозаврята, или опыт не удался и яйца протухли. Люди прочитали, ждут, а они ни слова…

Послеобеденный «тихий час» отменялся. Кто послабей — потянулись в жилые вагончики, другие выставляли катающиеся под ногами термоса, устраивались поудобней, как перед концертом.

От голоса Старателя дребезжали стекла, он защищал честь периодической печати с атеистических позиций. Так к концу перерыва подвел черту Интеллигент.

Распалили Старателя, ночью будет вкалывать за семерых, повторяя в голос строки из газеты, поминая бабушку. Дед спорить побоится: у Динозавра, тьфу… у напарника морда красная, мечется по вагончику, рычит.

Пошутили, посмеялись и забыли бы вскоре — не впервой такие концерты, но к Коле пристала кличка и теперь надолго, может быть, до самой пенсии, если, конечно, доживет до нее, будет мотаться за ним по партиям и стройкам. Славка Сбитнев женился, обзавелся квартирой, а все равно зовут Бичом.

Впрочем, зря вздыхал Дед: ему даже повезло. Дневная смена зачистила забой для бурения, всучила ему перфоратор — на, паши, твоя очередь! Он часа полтора настраивался на бурение. В это время Динозавр, рыча, метался по площадке: стаскал в кучу металлолома бросовые рельсы по сто семьдесят килограммов в каждой, крепежный лес в бревнах сложил штабелем, повертелся вокруг шурфа, заорал вниз:

— Скоро бурить будешь, урод?

Наконец, не выдержал, сам спустился в забой, схватил перфоратор. Дед и рад: то штангу подаст, то обсадную трубку в шпур забьет. После отпалки Динозавр включил вентилятор и вроде бы успокоился, обмяк, заулыбался.

Тут Дед с опаской и лаской начал погромче ворчать, мол, хватит работать, надо бы к отъезду приготовиться: помыться, побриться, анау- мынау…

— Кувалду тебе, старый хрен, — добродушно возразил Динозавр: — Сначала забой выскреби!

— Тьфу ты, господи! Ну, послал же бог…

Нет, не везло ему.

— Что за дела: каждый заезд собрание? Зачем такой подряд? — пробовал возмущаться Славка.

Паша качнулся с пяток на носки — лицо красное, нос облез, два месяца он безвыездно в пустыне.

— Мне за вас ваши деньги делить? — спросил с вызовом. — В другой раз по ходу решать будете такие вопросы, а сейчас, наверно, подумать надо.

Вместе с хозподрядом ввели КТУ — коэффициент трудового участия.

Бригадам нужно было поделить премии. Звено Фокина прошло шесть метров ствола за заезд, Лаптева — семь с половиной…

Лапоть заявил, и голос его отдавал барскими нотками:

— Чо мелочиться — премию всем поровну!

— Как так? — попробовал возмутиться Дед и смолк, оглянувшись на напарника.

Паша ожидал от КТУ другого, серьезного подхода. Поморщился, но промолчал: черт с вами — ваши деньги.

— Поровну всем, что ли? — немного смущенно спросил своих проходчиков Фокин. На нем грех: две смены был на легком труде, на поверхности, другие за него бурили, отгружали породу.

— Дайте сказать, — поднялся Козоглазов, прокашлялся, повел немигающими глазами. И поза, и взгляд, и многозначительное покашливание — все кровно знакомое многим старым проходчикам, — подействовали безотказно: люди подтянулись, лица омертвели, стали похожими одно на другое.

— Я хочу сказать, — повысил голос Козоглазов, — что даже два человека, работающие плечо к плечу, не могут трудиться одинаково. Поэтому и труд надо оценивать по-разному — не для того ли введен КТУ? Я тут слышу разговорчики: мол, бригадир две смены продурковал. Но, — поднял палец Козоглазов, — бригадир — наше лицо, стоит ли выносить мусор из бригады?

На масках лиц не дрогнула ни жилка. Только Фокин смущенно косил на грязный пол: такой оборот ему по душе, дело говорит Косой…

— Дадим бригадиру коэффициент один и один…

Паша опустил голову и обреченно вздохнул.

— С кого же сдернем эти десять процентов для Фокина? — с недоумением спросил чей-то голос из-за крутых спин.

— Ну, кто у нас помоложе?..

И тут на середину тесного вагончика выкатился Славка Бич.

— Вот! Вот и у нас в СМУ так начиналось: подберутся человека дватри, один с таким языком, как у Косого, другой с нахальной рожей, и работать не будут и деньги с бригады потянут. Вот что такое КТУ!

— Тебе-то какое дело? — все еще напористо, но с растерянностью в глазах спросил Козоглазов. — Ты из другой бригады, там и дели свою премию.

Славка, как сорвавшаяся пружина, молча кинулся вперед. Верткий Хасан перехватил его. А он вытягивал вперед руку с цепкими пальцами, целясь Козоглазову в лицо, хрипел, задыхаясь: