Вячеслав Солдатенко - Разводы [сборник]

«Почему такие красотки загорают одни?»

«Девчонки, хотите покататься на классной тачке?»

Подружка Оля говорила:

– Господи, ну хотя бы учебник пикапа какой-нибудь почитали бы, что ли.

Люба отвечала:

– Они читали. Просто учебник писал такой же, как они, теоретик.

Ваня непременно придумал бы такое начало для разговора, что Оля бросила бы шезлонг и полотенце, вцепилась бы в Ваню и до конца сезона бы не отпускала.

– Опять вспомнила? – спрашивала Оля.

Люба пожимала плечами. Тогда Оля, в терапевтических целях, звонила Славику или Тимуру. Приходило лёгкое волнение, нужно было наряжаться в ресторан, настроение улучшалось.

Иногда ходили на море с самого утра. Исключительно за красотой и здоровьем, даже без макияжа. Возвращались обедать и спать. Потому что вечерний пляж – это ярмарка достижений, лежачий подиум. Проще бегать по горам, чем лежать часами в изящной позе, выражающей одновременно внешнее целомудрие и внутреннюю порочность. Такой отдых изнуряет, конечно, но и мозг промывает. Через неделю всего Люба восстановилась для новых страданий. Загорела, и ещё в глазах появилось такое томление, какое бывает у всех абсолютно женщин при виде Чёрного моря.

Подружки возвращались с утреннего купания. Свернули на свою улицу. И тут Люба подпрыгнула, развернулась и попыталась убежать.

– Это он! – повторяла она. – Это он! Мамочки мои, что делать-то!

Оля сразу поняла, кто там. Но не поняла – где.

– Да вон же, на лавке сидит, под нашим домом.

– Господи, до него полкилометра! Ты уверена?

– Говорю тебе, точно он!

– Может, это собака? Или тень? Или просто мужик чужой?

– Олька! Что делать-то? Господи, ну зачем он приехал? Иди, скажи ему, что меня нет. Что я утонула. Нет, слишком мрачно. Скажи, что уехала в Турцию!!!

Олька не собиралась остаток лета умирать от любопытства, гадая, зачем к Любке приезжал её бывший и что бы он сказал, если бы встреча случилась. Она взяла Любу за руку.

– Не дрейфь! – сказала. – Вдруг что-то важное? Вдруг он умирает и раскаивается? Вдруг всего три дня осталось? Всю жизнь жалеть будешь!

– Да здоровый он!

– Да как ты видишь-то? На таком расстоянии не понятно, вдруг там инфаркт!

– А я вижу! Здоровый он! Может, осунулся только. Олька, а вдруг он страдает?

Начались самые сложные пятьсот метров в жизни Любы. Она не знала, какой походкой идти. Как модель – слишком манерно. Как непорочный ангел – поздно, наверное. Обыденно, будто в магазин идёшь – не соответствует важности момента. В результате каждый шаг был от разного типа походок, ноги то не гнулись, то, наоборот становились как лапша. Дура дурой, если судить по походке.

Он не поднялся навстречу. Просто смотрел. Господи, как надо двигать рёбрами, чтобы дышать-то?

Люба сказала:

– О, привет!

Как ни в чём не бывало. Даже не удивилась. И так гордо поправила волосы, что выразила ненароком торжество, надежду, панику, согласие на брак, горесть, обиду, уверенность в своей бесподобности и неуверенность в ней же.

– Присядь, поговорить надо, – сказал Ваня.

По женским правилам Любе следовало обдать Ваню жаром равнодушия и уйти. Но не слишком быстро, чтобы он успевал целовать её следы.

Вместо этого Люба подошла и села покорно.

– А вы, Оля, идите. Вы всё потом узнаете.

Оле было приятно, что прохожий знает её имя. Она не посмела спорить. Пошла в дом, приоткрыла окно и напрягла ухо.

Ваня сказал:

– Люба. Послушай три минуты. Не перебивай. Я не прошу прощения и не пытаюсь что-то там вернуть. Я знаю, ты была влюблена. Думаю, всё прошло. Не для меня. Я тебя люблю и сейчас. И эта мука ещё какое-то время продлится. Не перебивай, я сказал! Однажды справлюсь, но пока ещё нет. Что касается Насти – мы разыграли тебя. По моей просьбе. Потому что через год ты меня бросишь. И через год я уже не смогу пережить твой уход. Я не верю в твою любовь. Таких, как я, у тебя будут десятки, и я не хочу быть частью этого дымного шлейфа.

Но нам надо закончить спектакль. Невыносимо бросить его. Выносить – и не родить. Ты талантливая. Твоё счастье в сцене. Уж точно не в провинциальном режиссёре. Отыграем – помогу поступить в Москве. Давай вернёмся в Мстёры как ни в чём не бывало. Будем играть в любовь или нет – сама выбирай. Но ни в коем случае не давай мне надежды. Не хочу врасти и потом вырубать себя с кусками мяса. Я улечу сегодня. Твой билет на завтра. Тебя все ждут. Тебя все любят. И я тоже. Всё. Мои три минуты истекли. Что скажешь?

Люба выдержала паузу.

– Я скажу, что не всё так просто, Ванечка.

Дальше тишина и возня какая-то.

«Он её душит!» – подумала Оля. Побежала на улицу, а эти двое целуются. Взасос. Наверняка по Любкиной инициативе.

Выразив чувства, девушка оттолкнула режиссёра.

– Ну как, хорошо я сыграла?

– Вообще не поверил. Назначаю вам, Любовь Юрьевна, дополнительные репетиции.

Они уехали вместе, в тот же день.

Посёлок Мстёры был в замешательстве. Ближе всего Ване подходил архетип Подлеца. Но ряд важных маркеров не совпадали. Честная Девушка (тоже архетип) должна была страдать, и именно жалость к ней рождала ненависть к Подлецу. Таковы законы деревенской драмы. Люба же вернулась счастливой. Хохотала, глаза горят, играет лучше прежнего. В архетип Дуры, прощающей изменщика, она тоже не вписывалась. Не была она также и Шалавой, которой всё равно с кем, когда и сколько. И память не теряла, – этот ловкий ход стягивает в сценариях самые страшные дыры. Народ не понимал, кого осуждать и за что. И лишь раздражённо поджимал губы.

Репитиции шли своим чередом. За два дня до премьеры устроили генеральный прогон. В сравнении с неуверенным июнем, август показал стремительный рост актёрского нахальства.

Зрители научились вести себя по-столичному. Не звучало никаких «Ирка, жги!» или «Петя, тащи её на сеновал!». В финале была обычная для крупных театров стоячая овация и множественные крики «браво!». Не громче и не тише положенного. Зал был по-прежнему полон. Пришёл бандитский папа-Юра. Приехали из Коврова майор Петя с женой Леной. Предварительный прогон прошёл с ошеломительным успехом. Лишь одно лицо без улыбки заметил Ваня в зале. Тот самый Стас, футболист, отдубасивший когда-то Ваню в соответствии с деревенскими принципами добрососедства. Он поймал взгляд режиссёра и сделал жест – провёл пальцем по горлу. Насмотрелся американских фильмов, сердечный. На Клязьме гармоничней и естественней показывать кулак, подумал Ваня.

Режиссёр хвалил артистов, никого не ругал. Как перед последней битвой, которую не все переживут. Девушек обнял, мужчинам пожал руки. Любу превознёс, тщательно следя за тем, чтобы лесть не звучала фамильярно.

Он сказал всем:

– Помните! Только от вас зависит счастье родного края! Отыграем хорошо, будет тут завод!