Евгений Князев - Красный пассажир-2. Черный пассажир ‒ ритуальная чаша. Paint it black

— Я понял, кэп, уже собираем матросиков, кстати, выловил аварийный сигнальный буй с «костгарда», он пищит и, как я понимаю, выдает всем координаты бедствия, что с ним делать?

— Да пускай пищит, пока батареи не скиснут, мы все едино с этой минуты вне закона, ты это поняли нам поскорее надо сматываться, пока сюда не набежали спасатели.

— Да уж как не понять, утопить посреди океана государевых холопов — это не каждому дано, и это я скажу тебе Паша, круто, даже наши бандиты, увидев твои супер пируэты, притихли. Федул говорит, что он в наши игры не играет, но теперь уже поздно вякать браткам. И еще смотри часть крыс с «Орловой» ныряют и плывут в нашу сторону, я думаю, если они доберутся до «Громобоя» нам несдобровать. Я, полагаю, это, как в песне поется: «последний парад наступает…» для мерзкого крысиного экипажа.

— Смагин, я даю самый малый ход, у тебя времени на все про все не более десяти минут, а своих моряков на борту я с баграми, «крокодилами» и свайками поставлю вдоль бортов, чтобы ни одна тварь из крысиного экипажа не имела даже шанса на спасения.

Четверть часа спустя на борт «Громобоя» подняли восьмерых, чуть живых от холода, матросов, старшину Вологотского и старшего помощника «костгарда». Каплея Дубины среди живых не было. Все стволы аккуратно протерли ветошью и заперли в сушилке от греха, а морскую форму с бушлатами и тельняшками Косявый утрамбовал в одну из крабовых ловушек и смайнал за борт. Пограничников отогрели и отпарили в, отделанной березовыми досками, сауне, переодели в чистое рыбацкое белье из запасов хозяйственного боцмана, напоили крепким и горячим чаем с галетами и заперли в самую большую каюту на нижней палубе. Две резиновые скоростные шлюпки с японскими подвесными моторами подняли на борт и закрепили на корме, накрепко притянув талрепами к палубе.

Игорь Смагин стоял на мостике и смотрел в кормовой иллюминатор, откуда прекрасно была видна, таящая в тумане черная туша, наполовину погрузившегося в темную воду океана, обреченного «пассажира», от которой тянулась серая змейка, плывущих вслед за «Громобоем» сотен таких живучих тварей, пытающихся найти спасение на обломках, «Спрута» — это все что осталось от крысиного экипажа «черного пассажира», символа уходящей эпохи.

В эту минуту он не испытывал ни чувства вины, ни угрызений совести, так присущих русскому человеку в подобных ситуациях, когда становишься, как тебе по началу кажется соучастником злодеяния. Он совершенно не жалел о содеянном, ведь, тот же каплей Дубина и его погранцы, давшие присягу антинародному правительству, в конечном счете, сами поставили себя по другую сторону баррикады. И если бы сегодня Паша-краб не утопил бы всеми ненавистный сторожвик «Спрут», то завтра, те же хлопчики, которых он выловил в морской воде, могли спокойно, по приказу, расстрелять весь экипаж «Громобоя» и спокойно отправиться на ужин.

Ему вдруг вспомнились строки из матерного детского стишка про русского морехода со странным именем «Садко». Он ту же изменил имя главного героя на не безызвестного «Дубину» и прочитал вслух весело глядя на Пашу-краба: «И вот «Дубье» на дне морском, его опутал «Спрут», и тут «Дубье» почувствовал, что его…

— Правильно, имеет эту гниду, согласно всем правилам морских законов… — кэп нервно засмеялся.

— Что загрустил, начальник, или уж отошел от ярких и чарующих событий прошедшего дня — Паша-краб по-дружески приобнял Смагина — ничего прорвемся, везунчик ты наш. Права была Галина, что с тобой не соскучишься, а с о мной не пропадешь, — кэп наигранно засмеялся.

Игорь обернулся и отрицательно покачал головой, словно индус, говорящий утвердительное, «Да!».

— Слушай, кэп, а у тебя на душе муторно или так же безмятежно, как у меня.

— У меня на душе, Игорь, муторно и гадко, невинные люди погибли и лишь себя утешаю, что произошло это по вине одного придурка, а я, как бы защищал свою честь и достоинство. Вот когда я доставлю оставшихся бойцов на материк, возможно и ко мне придет то самое душевное спокойствие.

— Какие же мы оптимисты, а что ты собираешься делать с выжившим экипажем «Спрута», — ведь, когда они доберутся до берега, то молчать не будут, а сдадут нас с потрохами. Неужели так просто отпустишь?

— А нихай болтают, что им совесть велит, — Павел свел брови и сжал зубы, если я перед кем-то и виноват, то только перед своими людьми, а этих прихвостней американсих ставленников в кремле давил и буду давить. Пацанов высажу на нашем катере на траверзе Посьета, пусть едут по домам и смекают, как дальше жить и кому служить. А в Пусане мы сменим все паспорта, продадим шхуну и разлетимся кто-куда. Кстати, Смагин, ты вообще здесь инкогнито, без документов и рода племени, так что будь с этой минуты со мной повежливее, не то высажу на русский бряг вместе с погранцми, а может, вас всех смайнать за борт и концы в воду, ха-ха, шутка.

Смагин подозрительно посмотрел на кэпа, уж не свихнулся ли от нервного стресса старый капитан, но ясный взгляд голубых Пашиных глаз давал надежду, что не все так плохо на борту «Громобоя».

— Я вот что хотел попросить тебя, Павел Тимофеевич, — Игорь, словно проверяя реакцию кэпа, перешел на официальный тон. — Высади меня вместе с братками Федулом и Квадратом на любое судно, идущее до Владика, а там мы сами разберемся, куда, с кем и в какую сторону идти, да и тебе спокойнее будет.

Во Владивостоке я сделаю себе новый паспорт на имя какого-нибудь Давида Менделя, на ЖД вокзале договорюсь с проводниками поезда «Владивосток‒Москва» и постараюсь опять же инкогнито добраться до Красноярска, а от него до Норильска рукой подать. Созвонюсь с Борисычем, он мне поможет. В заполярье такие люди, как Борисыч, могут практически все!

— Ох, и гладко у тебя Смагин на словах все получается. А вдруг братки захотят отомстить тебе или вас спалят чекисты, или те же погранцы…

— Волков бояться, Павел Тимофеевич, …

— Да знаю, Смагин, я все твои прибаутки выучил, только я, как опытный человек предлагаю тебе мой вариант, а заключается он в следующем: Тебя я пересаживаю одного на попутное судно, но так, чтобы ни братки, ни погранцы со «Спрута» об этом не знали. А Федула и Квадрата вместе с доблестными вояками десантирую на сутки позднее в районе Северной Кореи, и пускай думают, что ты остался на борту. Объявлю экипажу, что идем не в Пусан, а скажем, в Шанхай. Там нас уже, якобы, ждут покупатели. Это и будет очередной ложный след, по которому наверняка ринутся за нами в погоню все, кому положено. А тем временем ты уже будешь вовсю наслаждаться пятидесятиградусными морозами, в сауне своего Брисыча и в окружении элитных «массажисток», выписанных из московии, а я продам мою «Галину», раздам деньги экипажу и рвану на Манилу, к своей молоденькой филиппиночке несравненной Санта Марие Терезе. — А как же твоя любовь до гроба Галочка Савельева, — Игорь лукаво прищурился и погрозил Павлу указательным пальцем.