Варвара Еналь - Птица и охотник [litres]

Вот охотник сидит и рассуждает о добре, а сам вмешался в жизнь людей, которые его совсем не ждали. Купил рабов и объясняет им, что поступать они должны, как свободные, потому что рождены человеками. Только все это ложь, ведь если бы Птица была свободной, то давно бы уже шла к родному городу Линну, туда, где золотятся шпили храма Набары, а не сидела, разомлевшая от жары, в темной пещере и не жевала печенный в углях картофель.

Охотник и сам таит в себе отнюдь не добрую силу, которая отнимает жизнь у людей и животных. Конечно, Речным людям так и надо, они и сами горазды убивать. Но кто знает, у кого еще забирал жизнь Ог?

– Держи, – неожиданно резко велел он и подал девушке глиняную миску с очищенной картошкой.

Птица протянула руку и почувствовала теплое прикосновение хозяина. Не удержалась, взглянула ему в лицо. Глаза его стали серыми, мрачными. Слабые отблески огня лениво переползали по неровным стенам пещеры, но в зрачках Ога пламя отражалось яркими всполохами. А может, это были отблески чудовищной силы, что таилась в нем и так пугала девушку? Внезапно она поняла, что хозяин знает все – ее желания, мысли, намерения, и что для него не составит никакого труда предугадать решения и поступки Птицы, да и Травки с Ежом тоже.

Девушка отдернула руку, все еще глядя на пляску отражений в серых глазах Ога. Тот улыбнулся кончиками губ и жестко велел:

– Бери картошку.

В его голосе уже не было мягкости, лишь твердая власть. Воля хозяина.

Птица тоже улыбнулась, опустила ресницы, схватилась за глиняную миску. Вот и вся философия. Отношения хозяина и рабы. Он будет учить их тому, как делать добро и чувствовать себя людьми, а они будут выполнять его указания.

Уж лучше бы она стала жрицей Набары. В храме нет двойных правил. И браслеты удачи остались бы при ней, и духи бы не отвернулись от нее в гневе.

– Да, я обладаю силой, – сказал вдруг Ог, немного отодвинулся назад и снова принялся чистить картошку, – с ней мало кто может сравниться. Я умею чувствовать жизнь, вот как в тебе, Птица, и в Травке. Ваши судьбы тесно переплетены, и если бы малышка вчера погибла, ты бы умерла в то же мгновение. Ты помнишь обряды, которые совершали над вами? В каком храме это было?

Воздух в пещере сгустился и дрогнул. Удивленно вскинул голову Еж, дернулась Травка. Птица широко раскрыла глаза и уставилась на слабо подпрыгивающее пламя. В каком храме?!

Вместо воспоминаний об обряде – черная яма. Ни одной картинки, ни одной ясной мысли. Как странно, что ей самой не приходили мысли об этом. Она ведь тогда уже не была глупым несмышленышем. Девушка отлично помнит день, когда ее купила мама Мабуса. Помнит коричневое короткое рубище и свои костлявые, босые, выпачканные в грязи ноги. Помнит, как жадно вцепилась в горячую лепешку, которую дала ей по дороге в таверну мама Мабуса. Даже помнит, как новая хозяйка хвалила ее удивительные глаза и длинные ресницы. Но как в ее жизни появилась Травка, и какими обрядами их связывали – этого она не помнит. Все будто скрыто серым туманом, не проступают никакие очертания, остается тягостная неизвестность. Почему вдруг Ог спрашивает об этом?

– Я не могу говорить об обряде, – тихо ответила Птица, все еще держа в руке миску с остывающей картошкой.

– Потому что не помнишь. А не помнишь, поскольку такие вещи стираются из памяти жрецами навсегда, и поскольку это – черная магия. Как бы там ни было, ты и Травка связаны между собой проклятием. Непонятно только, кто из вас главный, а кто ведомый. И в чем смысл такой связи – тоже непонятно.

Ог задумчиво поскреб чуть заросший щетиной подбородок и вновь принялся за картошку.

Птица посмотрела на его руки с длинными пальцами, на белый шрам, змеящийся от правого запястья до самого локтя, на два браслета с цветными бусинами. Ей хотелось спросить, откуда Ог знает, что в случае Травкиной смерти умрет и она, но язык не поворачивался. Почему-то ее охватил страх, и сильно захотелось спрятаться, надежно укрыться от дурных предчувствий и догадок. Только вот от этого как раз и не спрячешься.

– Мы сделаем лишний круг и доберемся до Каньона окольными путями. До нас вряд ли кто доберется в пустыне, потому преследователей опасаться не будем, – снова заговорил хозяин, и в его голосе послышалось ленивое довольство, тягучее, точно сироп из патоки, – а там, в Каньоне Дождей, вряд ли кто осмелится напасть, там совсем другие правила.

Другие правила – эхом отозвалось в голове у Птицы. Всегда есть правила, которые надо выполнять, это она знала. На правилах и условиях строятся отношения с духами, с хозяевами и даже с самой судьбой. Если бы только знать наверняка, какие из правил точно приведут к удаче.

Аниес стала совсем тонкой и заглядывала в отверстие низкой пещеры смущенно и неуверенно. Через слабые всполохи почти угасшего костра она просматривалась неверно, скорее угадывалась в светящейся синеве ночи. Набирал силу круглый большой Маниес, заливая склоны призрачным серебром.

Птица никак не могла уснуть. Ей чудился глубокий голос Ога, то полный злости, то ленивый и медленный, как вода в озере Белорыбья. Всплывали в памяти его слова о собственной силе и о ее загадочной связи с Травкой. О том, что ведунья Хамуса уже не посмеет бросить кости на его имя…

А какое у него имя? Ог – это всего лишь прозвище, образованное от слова «охотник». Так кличут половину охотников в округе Линна. Но ведь хозяин – свободный, значит, у него есть настоящее имя, записанное в Книге живущих у жрецов храма. Или его имя записано у Железных рыцарей?

К каким богам взывает Ог? Птица ни разу не видела и не слышала, чтобы он молился. Браслеты на его руках не обладают совсем никакой силой, это девушка почувствовала сразу. И зачем только он их носит?

И самое ужасное – Ог почти всегда угадывал те мысли, что одолевали ее, Птицу: и вопрос о силе, и желание смерти Травки. Почти все ее страхи были названы, на все вопросы были даны ответы. Нет сомнений – хозяин знает мысли тех, кто находится с ним рядом. Только вот как он это делает? И еще утверждает, что не маг…

Птица плотнее прижалась к сопящей Травке – так было теплее, а то от земли тянуло холодом и неожиданной влагой. Не открывая глаз, девушка провела руками по пустым запястьям, подумала, помогут ли ей духи без браслетов или уже навечно прогневались и лишили ее своей милости и благосклонности?

Надо попробовать. Сейчас не мешает ничего. Ог спит, собаки его растянулись у входа, надежно охраняя путников от незваных гостей. Сопит чуть в стороне, на ветках, Еж и изредка дрыгает ногами, будто все еще находится в седле и подгоняет медлительную лошадку. Травка – та вообще не шевелится, даже почти не слышно ее дыхания.