Варвара Еналь - Птица и охотник [litres]

Но сейчас Птице Набара явилась совсем другой: нагой, абсолютно синей, с черными губами и огромными черными глазами. Двигаясь стремительно и бесшумно, синетелая богиня приблизилась, и от нее потянуло мертвенным холодом. Запахло гнилой рыбой и солью, и толстые, налитые черной кровью губы Матери живущих едва слышно прошептали:

– Ты моя жрица, Нок. Ты моя жрица…

Синие груди Набары воинственно поднимались и опускались, круглый живот оказался совсем рядом, и Птице представлялось, что он мерзкий и холодный. Ни ответить, ни двинуться девушка не могла. Зловонное дыхание богини сковывало и забирало ясность мысли. Все затягивалось синим туманом, и только совсем близко черные губы шептали:

– Впусти меня, Нок, впусти меня. Я пришла за тобой, впусти же меня… произнеси свое заклинание…

Птица увидела, как тянутся к ней руки, покрытые зеленоватой слизью, как шевелятся толстые пальцы с позеленевшими кольцами. Пальцы, покрытые сухой морской травой. Набара вдруг выбросила вперед одну из четырех своих ладоней, разжала кулак, и перед лицом Птицы зашевелились толстые голубые черви.

– Впусти меня или я наполню твое чрево червями… – прошептала богиня и поднесла ладонь к самому лицу девушки.

Черви воняли гнилью и шевелились, шевелились, шевелились. Прямо перед губами Птицы. И она не могла ничего сделать. Не могла двинуться, мотнуть головой. Даже сжать губы у нее не получалось…

Беспомощность накрыла ее, точно тяжелая волна прибоя, и сил выплыть не было. Что же делать? Читать заклинание? Знакомые слова тут же возникли в голове. Надо только произнести их и представить стену между собой и богиней Набары. Но ведь Птица сама хотела быть жрицей богини любви! Она мечтала об этом, стремилась к этому и ожидала этого столько лет! Неужели сейчас она отступит?

Может, надо впустить Набару?

– Ну же… впусти меня, иначе внутри тебя поселятся черви…

Позвать на помощь… Надо позвать на помощь Ога, или Саена – не важно, как правильно его называть. Хозяин знает, что делать, он сказал, что будет защищать!

– Саен! – то ли подумала, то ли закричала Птица. Вновь и вновь она повторяла это имя, пока резкий крик не вырвался из ее рта, не зазвенел, заставив отпрянуть Набару. Синетелая богиня разлетелась на мелкие осколки, как будто глиняная статуэтка, которую по недосмотру уронили на пол. Девушка почувствовала, что ее трясут, поднимают, и с явным облегчением открыла глаза.

Над ней стоял хозяин, приподнимал ее за плечи и ласково приговаривал:

– Все в порядке, Птица, все в порядке. Она ушла. Набара не придет больше, просто проснись. Слышишь меня, девочка? Кивни головой, если слышишь.

– Слышу… слышу… – одними губами проговорила девушка.

– Вот и славно. Попробуй подняться, чтобы сон окончательно развеялся. Приснилось тебе все, Птица, сюда Набара не приходила и не решилась бы прийти. Она являлась только тебе и во сне, а это не так страшно.

– Она была синяя… – пробормотала девушка, усаживаясь и поднимая глаза на Саена.

Хозяин смотрел немного грустно, и зрачки его казались совсем темными. Он опять пользовался своей силой? Или просто злился?

– Все в порядке, Птица. Это места тут такие. Вернее, наверху, над нами. Там, на поверхности, находятся Курганы Ламуца. Слышала о таких?

Как не слышать? Эту жуткую легенду рассказывают по вечерам матери Линна своим детям. И мама Мабуса тоже рассказывала ее Ежу и Птице, когда те были поменьше.

Саен подкинул в огонь дров, и когда ленивое пламя вцепилось в кору полешек, повернулся к девушке. Сел рядом, заботливо подоткнул одеяло на Травке. После заговорил, медленно, немного лениво:

– По преданиям, раньше, несколько сот лет назад, на месте этих курганов стоял храм Набары. И возлюбленную Ламуца ее родители продали в этот храм. Так же, как и тебя. Это чудовищно, когда родители продают собственных детей, но беда в том, что не все могут прокормить столько, сколько их рождается. Для хозяйства вполне достаточно троих: двоих сыновей, чтобы помогали с охотой и на поле, и одной дочери, чтобы выгодно выдать ее замуж и получить откуп. А излишек детей продают. Так ведь? Жрецам, Ордену Всех Знающих… Кто купит, тому и продадут. Вот и любимую Ламуца продали, едва ей сравнялось четырнадцать. А он был сильный воин, и братьев родных у него было четверо, и двоюродных – три раза по четверо. Потому Ламуц решил вернуть свою девушку и напал на храм Набары и на город, в котором он стоял. Но связанные священным обетом жрицы подожгли храм и сгорели в нем, принеся себя в жертву любимой богине. Вместе с ними пожар уничтожил и половину города.

Когда Ламуц добрался до этих мест вместе со своими жестокими братьями, полный гнева и жажды крови, от города и храма осталось лишь пепелище и несколько хижин на окраине. Ламуц сжег оставшееся и поклялся уничтожить все храмы. А уцелевшие жители прокляли его именем Набары и предрекли ему скорую гибель, потому что, по их словам, никто, осмелившийся восстать против богов, не остается в живых. И Ламуцу погиб этой же ночью – он и все его братья – от кровожадных надхегов, вышедших из подземелий. Так гласит легенда. Ламуца и всех его братьев похоронили в этих местах, насыпав Курганы и назвав их Местью Набары. Потому и приснился тебе плохой сон, что наверху неспокойное место. Мало кто отважится оставаться там на ночь.

Птица слушала знакомую историю и чувствовала, как в ее жилах стынет кровь. Девушку стало колотить, точно от лихорадки, и она тщетно пыталась укрыть ноги одеялом, чтобы хоть как-то согреться. Набара не отпустит ее просто так, она очень мстительная. Никто не может восстать против Матери живущих – это знали все. Недаром в Линне убивали всякого, кто осмелился хотя бы словом оскорбить служительницу богини. А тут Птица, предназначенная в жрицы и до сих пор носившая на плечах цветочки девственности и посвящения, покинула город и уходит все дальше от своего призвания и храма. Не отпустит ее просто так Набара, ни за что не отпустит. Страшный гнев ее обрушится на голову девушки, да и на голову Саена тоже.

Хозяин вдруг обнял Птицу за плечи, притянул к себе и ласково произнес:

– Ты дрожишь. Замерзла или боишься? Не бойся, с твоей Набарой я смогу справиться. И не с таким сталкивался. Успокойся и постарайся заснуть.

Он прижал спину Птицы к своей груди, положил на ее ладони свои крепкие, сильные руки и велел, придав строгость голосу:

– Спи давай. Ничто тебе больше не приснится. Набаре вашей синей и вонючей не тягаться со мной – сил не хватит.

Он укрыл девушку одеялом, и от его дыхания было немного щекотно шее. От Саена исходила сила, Птица чувствовала ее очень хорошо. Теплая, ясная, светлая. Как волны моря в жаркий полдень, когда на горизонте ни облачка, и ветер замер, и воздух неподвижен. Объятия Саена были простыми, без мужских притязаний. Он прикасался к ней так же легко, как, например, к Травке или Ежу. Он поддерживал и жалел ее, и его жалость Птица тоже очень хорошо чувствовала.