Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

— Это что такое?

— Ну, — наморщился Акинфий Иванович, — надо, чтобы человек смотрел на мир как в перевернутый бинокль. Вокруг бегают мелкие пигмеи, а он типа титан. Если человек действительно так себя чувствует, его и другие начинают таким ощущать.

— А притвориться можно?

— Нет, — ответил Акинфий Иванович. — Притвориться титаном нельзя. В свое величие надо свято верить, а у меня именно с этим и была главная проблема. Все эти манипуляции с биополем я, конечно, освоил. Как воду заряжать и порчу снимать, тоже знал. Даже ставил защиту от злобных духов — «астральную крышу», как тогда говорили. Это я у одного бурята научился, такая сокращенная версия их религиозной ганапуджи. В общем, стандартный набор того времени.

— Сами-то вы в свою науку верили? — спросил Тимофей.

Акинфий Иванович усмехнулся.

— Как тебе сказать… Вот когда Ельцин был членом Политбюро, его спрашивали, верит он в коммунизм или нет. Он отвечал так — верю как в прекрасную мечту и идеал. Но решать, товарищи, надо назревшие практические вопросы… А был при этом одним из главных советских коммунистов. Тоже своего рода телегипнотизер. Вот и я похоже к вопросу подходил. Понятно?

Тимофей кивнул.

— Только не подумайте, — продолжал Акинфий Иванович, — что я был обманщик и вредитель. На самом деле я людям скорее помогал. Вы про «эффект плацебо» слышали?

— Конечно, — сказал Андрон. — Это когда вместо лекарства дают пустышку.

— Дело не в пустышке. А в том, что человек считает ее лекарством. Верит в нее. Вот и тут то же самое. Люди себе не верят, а экстрасенсу доверяют. Целитель им нужен типа как зеркало. Как кочка, куда ногу поставить, чтобы исцелиться через веру. Мастерство экстрасенса не в том, чтобы воду заряжать, а в том, чтобы заставить пациента в это поверить. Вот тогда можно камлать как угодно. И все будет работать, все без исключения…

— Как считаете, — спросил Тимофей, — Иисус так же больных исцелял?

— Видимо, да, — ответил Акинфий Иванович. — Верили в него сильно, потому и работало. Но я, конечно, Иисусом не был. Экстрасенс из меня вышел так себе, районного масштаба. В Москве или Петербурге такому делать было нечего — актерский уровень не катил. В столицах народ вострый. А на провинцию таланта хватало. И потянулись передо мной, как сказал древний поэт, глухие, кривые, окольные тропы…

— Откуда это? — спросил Тимофей. — Что-то знакомое.

— В какой-то фантастике было, не помню. Ходил я не по тропам, конечно, а по асфальту. Просто в уездных городишках. Тогда интернета не было, зато везде выходило много желтых листков, где печатали разные безумные объявления. Вот там я давал свою информацию — дипломированный экстрасенс-энергетик чистит каналы, снимает порчу, отводит карму и дает астральную крышу. Заряжает воду на год вперед и все такое.

— Все-таки врали, значит? — спросил Тимофей. — Немножко, но привирали?

— Нет. Ни разу. Я действительно был дипломированный экстрасенс. Правда, диплом у меня был по обычной медицине, но ведь был же. И каналы я чистил честно — представлял их себе и убирал воображаемую грязь. Так же точно снимал порчу и заряжал воду — все по инструкции. Как экстрасенсы делают. То есть участие с моей стороны было стопроцентно искренним. Другое дело, что за его эффективность я не ручался. А кто из экстрасенсов ручается? Знаете, как это у Шекспира: «I can call spirits from the vasty deep. — Why, so can I, or so can any man. But will they come, when you do call for them?» [2] Я духов вызывать могу из бездны! — И я могу, и всякий это может. Вопрос лишь, явятся ль они на зов… .

— Ну и ну, — уважительно протянул Андрон, — даже Шекспира наизусть помните.

— Кое-кому я правда помог, — продолжал Акинфий Иванович. — И не только за счет плацебо. Я ведь все-таки был доктор. Мог иногда дать полезный совет просто на уровне здравого смысла. Типа свинцовую трубу из водопровода убрать или там не спать головой к трансформатору. На всякое насмотрелся…

— А вы в каких краях гастролировали?

— Да везде. Но под конец заметил, что бизнес лучше идет на Кавказе. Может, потому, что и сам я немного на кавказца похож…

— Вы не на кавказца похожи, — сказал Иван. — Скорее на колдуна.

Акинфий Иванович засмеялся.

— Бороды такой белой у меня тогда не было. Была пегая бородка. В общем, не знаю почему, но именно в этих местах люди мне доверяли больше всего. Постепенно у меня даже выработался кавказский акцент. Такая мимикрия для слияния со средой. Почти по Дарвину…

— По Дарвину будет, если у вас после генетической мутации детки заговорят с кавказским акцентом, — сказал Валентин. — И бегать будут с пегими бородками.

Акинфий Иванович посмотрел на него без улыбки.

— До деток мы еще дойдем, — сказал он. — В общем, вот такую жизнь я вел в девяностых. И занесло меня в этот самый Нальчик. Вы там были проездом?

Тимофей кивнул.

— Как вам?

— Ничего, красивый.

— В то время очень тревожный город был, — сказал Акинфий Иванович. — И люди в нем встречались опасные. Особенно если не знать всех местных поведенческих тонкостей — что, с кем и как…

Лампа затрещала и погасла.

— Керосин кончился, — сказал Иван.

— Знак свыше, — ответил Акинфий Иванович. — Давайте спать уже, а то зеваем. Завтра поговорим.

Под утро, еще затемно, прошел дождь. Капли долго барабанили по крыше, которая в одном месте протекала — Ивана подмочило, но он заметил это только тогда, когда часть его спальника уже пропиталась водой. Чертыхаясь, он принялся отжимать его в углу. Остальные кое-как смирялись с надвигающимся мокрым днем.

— Сегодня в основном скачем по камням, — сказал Акинфий Иванович. — Завтракаем и выходим, надо много пройти.

Тропинка пошла в горы — и действительно, почти всегда была возможность наступить на ровный камень, а не в грязь. Но тщательный выбор места для следующего шага отнимал так много сил, что любоваться видами получалось не очень. К тому же сами виды за ночь успели измениться самым радикальным образом.

Все покрывал туман. Он был клочковатым — словно с неба падали обрезки облаков — и густым: не всегда было понятно, что в двух метрах справа или слева. Идти приходилось осторожно, зато постоянное присутствие опасности делало прогулку захватывающей.

Туман тоже был по-своему красив, но теперь панорама состояла из возможностей и намеков. Все вокруг сделалось восхитительно неясным, все казалось обещанием, неизвестным письмом в плотном и влажном сером конверте — и Валентин вспомнил вчерашние слова Акинфия Ивановича о детстве. Да, в детстве возможно что угодно, и в тумане тоже. Тропинка загибается вверх и уходит прямо в сказку…

Правда, сказка была страшноватой. Сырой воздух отдавал распадом; по мокрому камню иногда скользила даже вибрамовская подошва, и возможность свалиться в пропасть, несколько раз проступавшую сквозь мглу возле тропы, была самой настоящей.