Мишель Уэльбек - Серотонин

Эмерик ждал, уставившись мне прямо в глаза искренним и простодушным взглядом, и я заговорил, не до конца осознавая, что именно я произношу, мне чудилось, что я скольжу по наклонной плоскости, ощущение было ошеломляющее и тошнотворное, как всякий раз, когда ныряешь в реальность, в то же время это не так уж часто и случается в жизни.

– Видишь ли, – сказал я, – время от времени какой-нибудь завод закрывается, а производство переносится куда-то далеко. Допустим, уволят семьдесят рабочих, они наверняка удостоятся репортажа на канале BFM , выйдут на пикет, запалят покрышки, пара местных политиков выедут на место, короче, это вполне сойдет для новостного сюжета, весьма любопытного сюжета, с сильным видеорядом, это ж не черная металлургия или женское белье, им будет что показать. Ладно, но у тебя тут ежегодно сотни фермеров прикрывают лавочку.

– Или пускают себе пулю в лоб, – сдержанно заметил Франк и замахал рукой, словно извиняясь, что вмешался, и его лицо снова стало печальным и непроницаемым.

– Или пускают себе пулю в лоб, – подтвердил я. – За последние полвека численность фермеров во Франции сильно сократилась, но явно еще недостаточно. Их число придется уменьшить вдвое или втрое, чтобы прийти к европейским стандартам, к стандартам Дании или Голландии. Я упомянул эти страны, потому что речь идет о молочных продуктах, что касается фруктов, например, то на их месте будут Марокко и Испания. На данный момент мы имеем чуть больше шестидесяти тысяч производителей молока; через пятнадцать лет, на мой взгляд, их останется двадцать тысяч. Одним словом, сельское хозяйство во Франции в наше время – это масштабный план сокращений, самый масштабный план сокращений, какой когда-либо был реализован, но это секретный, невидимый план, согласно которому люди исчезают поодиночке, у себя дома, так и не удостоившись репортажа на BFM .

Эмерик одобрительно кивнул, и это меня задело, я понял, что сейчас ничего другого он от меня и не ожидал, он ждал лишь объективного подтверждения катастрофы, и мне нечего, совершенно нечего было ему предложить, кроме дурацких молдавских грез, но самое печальное, что я еще не закончил.

– Когда число фермеров сократится втрое, – продолжал я, на этот раз отдавая себе отчет, что расписываюсь в полной своей профессиональной несостоятельности и уничтожаю себя каждым следующим словом (и если б я еще мог похвастаться успехами в личной жизни, осчастливив женщину или хотя бы какое-нибудь животное, но куда там!), – то, даже придя к европейским стандартам, мы все равно ничего не выиграем, более того, окажемся на пороге полного поражения, потому что тут мы действительно столкнемся с мировым рынком, и битву за свое место в мировом производстве нам не выиграть.

– По-вашему, протекционистские меры так и не будут приняты? Вам кажется, что это вообще нереально? – Франк произнес это на удивление безразличным тоном, словно справлялся о своеобразных местных верованиях.

– Вообще нереально, – выпалил я, не задумываясь. – Идеологические гайки закрутили слишком сильно.

Вспоминая свое профессиональное прошлое, все годы профессиональной жизни, я понимал, что действительно постоянно сталкивался с весьма странными корпоративными верованиями. Мои собеседники сражались не за свои интересы и даже не за интересы, которые они должны были бы защищать, считать так было бы ошибкой, они сражались за идеи; в течение многих лет я имел дело с людьми, которые были готовы отдать жизнь за свободу торговли.

– Ну вот, – я снова повернулся к Эмерику, – по-моему, это конец, правда конец, поэтому я бы тебе посоветовал позаботиться о себе, Сесиль просто жирная сука, пусть себе ебется со своим пианистом, а ты наплюй на дочек, уезжай отсюда, продай ферму и забудь все это как страшный сон, только займись этим безотлагательно, пока у тебя еще есть хоть какой-то шанс начать новую жизнь.

В этот раз я был предельно конкретен, конкретнее некуда, притом что провел у него всего пару минут. Когда я встал, чтобы распрощаться, Эмерик как-то странно посмотрел на меня, вроде бы с чуть заметным восторгом – впрочем, не исключено, и даже скорее всего, это была тень безумия.

На следующий день из краткого репортажа на BFM я узнал о развитии конфликта. В конце концов они решили, не оказывая сопротивления, снять блокаду на дорогах и пропустить цистерны с молоком, направлявшиеся из Гавра на заводы Меотиса и Валони. Франк удостоился аж минутного интервью, в котором он, по-моему, очень четко и убедительно объяснил, приведя несколько цифр, почему положение нормандских производителей молока стало невыносимым. В заключение он заметил, что борьба только начинается, Конфедерация фермерских профсоюзов и Координационный совет сельских работников единодушно призвали выйти на масштабную акцию протеста в следующее воскресенье. Пока Франк говорил, Эмерик молча стоял рядом, машинально поигрывая затвором своего автомата. Посмотрев этот репортаж, я испытал прилив оптимизма, парадоксального и наверняка преходящего: речь Франка была столь ясной, сдержанной и здравой – за одну минуту, я думаю, лучше и не скажешь, – что я не понимал, как можно отказаться принимать во внимание его слова, как его оппоненты могут отказаться от переговоров. Потом я выключил телевизор и посмотрел в окно – было уже начало седьмого, и клочья тумана мало-помалу рассеялись в наступающей ночи – и вспомнил, что я тоже в течение почти пятнадцати лет всегда оказывался прав в своих аналитических записках, отстаивая позиции местных производителей, всегда приводил цифры, соответствующие реальности, предлагая разумные протекционистские меры и ускоренные, экономически обоснованные решения, но я был всего-навсего агрономом, технарем и в конечном счете всегда проигрывал, в последний момент все всегда оборачивалось торжеством свободного рынка и гонкой за производительностью, и тогда я открыл еще одну бутылку вина, теперь уже ночь наступила окончательно, поглотив пейзаж за окном, Nacht ohne Ende [28] Ночь без конца (нем.) . , да кто я такой, чтобы поверить, что мне под силу изменить ход вещей?

Нормандских производителей молока призвали собраться в воскресный полдень в центре Пон-л’Эвека. Узнав об этом из новостей BFM , я сначала подумал, что это символическое место обеспечит широкое освещение демонстрации в прессе – все-таки название сыра известно во всей Франции и даже за ее пределами. На самом же деле, как показали дальнейшие события, Пон-л’Эвек выбрали потому, что он расположен на слиянии шоссе А132, идущего из Довиля, с автострадой А13 Кан – Париж.

Рано утром, когда я встал, западный ветер уже рассеял туман, и океан, чуть подернутый рябью, сверкал, насколько хватало глаз. Чистое прозрачное небо переливалось полутонами наивных светло-голубых оттенков; впервые мне показалось, что я различаю вдалеке очертания какого-то острова. Я взял бинокль и снова вышел: да уж, как ни удивительно, учитывая расстояние, на горизонте действительно виднелись нежно-зеленые утесы восточного побережья Джерси, скорее всего.